"Генрих Белль. Завет " - читать интересную книгу автора

нешуточной, ведь часовые, когда обнаруживали нас, стреляли без
предупреждения.
Так что присовокупите к скуке еще и голод, а теперь прикиньте: Ваш брат
провоевал на этом фронте три года.
На третий день, проснувшись спозаранок, я первым делом ощутил спертый
воздух казармы, свинцом застоявшийся в моих легких. В бараке было накурено,
санитар, дежуривший на телефоне, как всегда, заснул, и его дебильная
черепушка беспробудно покоилась на смятой консервной банке, что служила нам
пепельницей. Как новоприбывший я, разумеется, спал на верхней койке, еще не
привык к низкому потолку и каждое утро при пробуждении больно стукался
головой о доски. Я глянул на часы - было полседьмого. Опять он побудку на
целый час проспал.
А спали солдаты насмерть. За каждую минуту сна они сражались, как львы.
И их можно было понять, ведь ни одной ночи им не дали отоспаться
по-человечески, каждую ночь будили, а нет ничего омерзительнее, когда тебя
каждую, буквально каждую ночь вырывают из крепкого молодого сна.
Ночные часовые стояли в карауле до шести, потом сменялись, если,
конечно, в это время не было прилива, ибо каждый прилив автоматически
означал для нас состояние полной боеготовности. Они уходили и при желании
могли еще поспать до половины восьмого, но в восемь обязаны были снова
заступить на службу. А чтобы на эти два часа не оставлять береговую линию
вовсе без охраны, с шести до восьми выставлялся один-единственный так
называемый дневной пост, он размещался на сторожевой вышке, был оснащен
сиреной и покидал свое расположение только в восемь, заступая на службу
вместе с остальными. Будить этого дневного часового было обязанностью
посыльного. И уж не сомневайтесь, ни один из ночных часовых, даже если на
дневной пост предстояло заступить его соседу по койке, и пальцем бы не
пошевелил, чтобы его разбудить. Будить должен посыльный, не разбудил - и
баста, пусть этот чертов укрепленный пункт огнем горит, пусть приходят хоть
томми, хоть америкашки, ежели наконец-то сподобятся.
Так вот, наш опорный пункт обороны опять целый час оставался без
охранения. В первые дни я с непривычки еще относился к таким вещам более или
менее всерьез. Мне и вправду мерещилось, что вот-вот нагрянут англичане, и
просыпаясь в этот рассветный, для внезапного нападения безусловно самый
благоприятный час, я очень живо представлял себе бесшумно подплывающие к
берегу боты, спрыгивающих с них десантников и даже слышал их громкое
вражеское "Ура!".
Так что, разумеется, я тотчас же вскочил, ткнул санитара в бок и
заорал:
- Часового буди, живо!
Санитар этот был одним из самых тупых людей, встреченных мною в жизни.
Много старше нас - ему было сорок два, - он запомнился мне своей кучерявой и
непрошибаемой капустной башкой и маленькими, испитыми глазками. Он чуть ли
не все время дрых, почти не умел писать, и даже устную его речь средством
общения можно было назвать лишь с большой натяжкой.
- А-а? - вскрикнул он, протирая глаза. - К черту, спать, я спать, ни
хрена никогда...
- Нет, - твердо сказал я. - Может, никогда и ни хрена, но сейчас, будь
добр, иди, давно пора.
Он долго нашаривал записку, что лежала под телефоном, потом долго на