"Генрих Белль. Женщины у берега Рейна" - читать интересную книгу автора

от смеха Блаукремера, когда он говорил о Бингерле, а уж когда засмеялся тот,
номер Три... Меня всякий раз в дрожь бросает, когда хохочет Блаукремер, а
тут еще этот...
Герман (взволнованно, умоляющим голосом). Не подслушивай больше, Эрика,
прошу тебя, не надо, вспомни Элизабет Блаукремер.
Эрика (обнимает его за плечи). Я дрожала, пока они не убрались -
Хальберкамм, Блаукремер, Кундт и... номер Три... Все были пьяные, шатались и
гоготали. А ты сидел один, молчаливый, хмельной.
Герман. Что ж ты не спустилась ко мне? Я думал, ты спишь, не хотел тебя
будить.
Эрика. Будить? Я лежала не смыкая глаз, пока не услышала, как пришла
Катарина и из кухни донесся запах кофе. Наконец-то есть кому сварить кофе,
подумала я, да пусть она трижды коммунистка, зато кофе варить умеет.
Герман. Вряд ли она коммунистка, но что-то с ней неладно... одно время
собиралась эмигрировать на Кубу. Карл помешал ей.
Эрика. Она жена Карла - и этого с меня достаточно. Ты вот слишком часто
напоминаешь мне об Элизабет Блаукремер. Я навещала ее дважды, третий раз не
пойду. Мне не по себе в таких психушках, слишком уж они изысканные - этакая
элегантная помесь санатория с шикарным отелем. Там одни женщины, очень
богатые женщины, красивые тряпки, безделушки. Там, говорят, подправляют
воспоминания. Значит, вот ты чем грозишь мне, хочешь меня туда отправить?
Герман (в сильном испуге). Что ты, я никогда тебя туда не отправлю,
никогда...
Эрика. Ну, не ты, так другой. Может, Кундт, или Блаукремер, или номер
Три. Я его не успела толком разглядеть, пока он раскуривал трубку: седой,
породистый, со старомодным шармом, как у большинства ныне здравствующих
убийц. Я же еще не ослепла и не оглохла и могу теплым летним вечером
посидеть у себя на балконе, пригубить винца и полюбоваться Рейном... как он
серебрится! Зачем вы приходите сюда? Почему не собираетесь в каком-нибудь из
ваших "домов" или "обществ"? В Йоханнесхаузе или в Эдельвейсе? Я знаю,
Герман, то, чего не знаешь ты: Кундт, Блаукремер и Хальберкамм хотят, чтобы
я подслушивала. Это изощренное издевательство - мол, валяй слушай, но
трепаться не смей. Все-таки я единственная женщина, которая не досталась
Кундту, товар, который Блаукремер не сумел, так сказать, ему поставить. А
ведь я не какая-нибудь банкирская дочка и не дворянка, а всего-навсего дочь
мелкого деревенского лавочника, щепетильного до фанатизма: имея
продовольственную лавку, он жил на продуктовую карточку и не брал ни грамма
больше, чем ему полагалось. Фанатик справедливости, ну как его иначе
назовешь? Хальберкамм, конечно, скорчился бы от смеха. Да еще, к несчастью,
благочестивый католик. Знаешь, почему мой брат пошел добровольцем в армию?
Он надеялся, что наестся там досыта... совсем ведь был мальчишка... отец не
раз ловил его за руку, когда он таскал по кусочку колбасу, хлеб, масло...
практически отец выжил его из дома. Потом этого мальчика убили в Нормандии.
Я вспоминаю его каждый день, сегодня ночью тоже думала о нем, а внизу, подо
мной, сидел этот кровопийца, седой, породистый, с большой пенсией, и
надрывался от смеха, когда речь заходила о Бингерле. (Герман страдальчески
смотрит на жену.) Ты ведь знал, что Кундт увивался за мной с самого начала,
еще в Дирвангене? Знал?
Герман (вздохнув, кивает). Да, но я всегда доверял тебе, иначе...
Эрика. Что иначе? Герман. Задушил бы его.