"Генрих Белль. Женщины у берега Рейна" - читать интересную книгу автора

Номер Четыре - -это тот, кого они называют богом, вернее, называли.
Позвольте, я вам спою одну песенку. (Катарина с изумлением, растерянно
смотрит на нее. Эрика поет.) "И для праведного сердца просветлеют
небеса..." Это говорит" вам что-нибудь, трогает какую-либо струну в вашей
душе?
Катарина (по-прежнему с подносом в руке, растерянная). Звучит красиво,
как старое стихотворение, даже немного напоминает Карла. (Улыбается.) Но во
мне... нет, ничего не трогает... Очень сожалею... ничего.
Эрика (улыбается). Уверена, что со временем тронет. Итак - за работу.
Обе уходят.

Глава 2

Балкон над верандой. За столиком сидит Эрика Byблер, перед ней кофейник
и чашка. С балкона вид на Рейн.
Эрика. Сегодня утром меня впервые после войны охватил страх, но
какой-то непонятный, совсем не тот, что я испытывала в конце войны. Сорок
лет без страха? Нет. Бывало страшно за Германа, когда его заносило в
политику, всегда боялась Кундта - слишком уж он многого хочет, и чем больше
у него есть, тем ему больше надо... Это, наверное, оттого, что у меня
избыток свободного времени для раздумий. Ведь делать-то почти нечего: только
представительствовать на банкетах и званых вечерах. На банкетах всегда сижу
рядом со второстепенными, с первостепенными - или первостепенной - очень
редко; и тогда выясняется, что королевы самые обыкновенные женщины и порой -
глупые. Скучно с ними не бывает, я без стеснения расспрашиваю их о мужьях, о
детях или внуках, любимых блюдах, и, по-видимому, именно так должка вести
себя супруга третьестепенной персоны: быть любезной, касаться личной жизни,
и притом я не только могу, но обязательно должна ввернуть, что прежде была
продавщицей обуви, это так демократично. Некоторые даже вытягивают ноги и
демонстрируют мне как "эксперту" свои туфли.
Солнышко здесь еще пригревает по утрам, Рейн в эту субботу спокойный,
экскурсионных пароходов пока нет. На том берегу наступает осень: листва на
вишневых деревьях красновато-желтая. У судов на якоре флаги не колышутся.
Теперь мне здесь нравится, хотя первое время я чувствовала себя здесь чужой.
Правда, когда Герман всю неделю жил здесь, а я там, одна, на балах, приемах,
банкетах, было хуже - и везде самое высокое начальство: земельные, окружные,
районные советники да еще стрелковые общества, церковные праздники. Меня
вовсе не тянет и никогда не тянуло к этой шумихе, к жирным бургомистрам с их
потными ладонями. Они считали своим долгом пригласить меня на танец и
нашептывали: "Ну и стервец Герман".
Герману тоже было страшно сегодня утром, и страх у него не прошел: руки
так дрожали, что он даже не смог доесть яйцо. Протянул было руку к чашке с
кофе, но на полдороге передумал, даже сигарету прикурил от огонька спиртовки
под кофейником - боялся, что зажигалка или спички выдадут дрожь в руках. Я
же знаю - его напугала судьба Блаукремерши и других женщин в том заведении.
Когда я собиралась произнести фамилию Плича, он взглянул на меня с такой
мольбой и страхом, что я чуть не прикусила язык. (Дрожащими руками берет
бинокль и смотрит вдаль.) Нет, мальчика не видно. Как бы мне хотелось иметь
такого сына. Вон голландец рядом со швейцарцем на якоре, а чуть ниже по
течению трое бельгийцев завтракают на террасе, мальчуган заливает молоком