"Генрих Белль. Женщины у берега Рейна" - читать интересную книгу автора

кукурузные хлопья. (Дрожащими руками кладет бинокль на стол.) Последний раз
я дрожала, когда падали бомбы и маленькие юркие самолеты обстреливали дома.
Помню, как по улице ехал на велосипеде молодой солдат, совсем еще мальчишка,
на руле висел котелок; пули угодили в велосипедиста; обливаясь кровью, он
упал, и кровь смешалась на асфальте с разлившимся гороховым супом. И еще я
дрожала, когда эти собаки по приказу Плича искали Германа. Тогда я знала,
чего боялась и почему дрожала. Но теперь - чего мне бояться теперь? Чего
сейчас боится Герман - до сих пор я ни разу не видела, чтобы он дрожал. Это
страх не за Бингерле. А может быть, за меня? У Блаукремерши-первой,
Элизабет, действительно не было воображения, но она рассказывала
фантастические истории. А вот я ничего не рассказывала никогда, да я могла
бы рассказать нечто фантастическое и без помощи воображения. (Снова
приставляет бинокль к глазам.) Иногда я завидую шкиперским женам: у них в
каютах так уютно, на окнах красивые цветы, их мужья всегда с ними,
автомашина стоит на палубе у дверей. Один голландский дипломат рассказывал
мне, что все они потихоньку занимаются контрабандой, а многие даже
по-крупному. (Кладет бинокль на стол.) Хороший заголовок в сегодняшней
газете - "Репутация Вублера явно незапятнанна". Чего он боится?... У меня
страх то слабее, то сильнее, и вид красивой рейнской долины совсем не
радует. Вспоминается стишок, который учила в школе:

Земля всего прекрасней там,
где нет на ней людей.

Ночная пьянка, голос Плича, все шумят, гогочут - а Герман будто онемел;
и вдруг мне стало тяжело, безотрадно, появился страх. А ведь до сих пор все
шло так легко, не замечала, как летят годы, десятилетия, как же я была
изумлена, когда внезапно - да, внезапно - мне стукнуло шестьдесят... Когда
Хальберкамм сказал: "До чего же наивны американцы - огласить такое дело, как
Уотергейт", я тоже засмеялась. Но когда он воскликнул: "Вьетнам... господи,
да у них же есть атомные бомбы!" - не засмеялся даже Кундт... Да, Катарина
смышленая девочка, она права, Герман слишком робок, чтобы стать министром,
он не умеет выступать публично, а вот Кундт умеет - громогласный он да еще
встряхивает волосами. Мы чуть не лопнули со смеху, когда Кундт попросил
какого-то актера показать, как надо встряхивать гривой, ну а громозвучности
его учить не надо. Выступать перед малой аудиторией Блаукремер тоже не
умеет. А как они старались охватить все группы и средства информации!
Разумеется, лозунг придумал Герман: "Сначала охватить - потом взяться". "И
ничего не упускать, ничего не бросать", - добавлял Блаукремер, а Кундт
изменил "взяться" на "схватить". Эта молодая женщина действует на меня
освежающе, у нее есть сердце и трезвый ум. Завидую ее беспечности в вопросе,
который принято называть сексуальным. У меня с этим было трудновато.
Конечно, сестра Губерта сообщила нам, что существует "вожделение мужское", и
очень тихо, но достаточно внятно, чтобы все мы расслышали, добавила: "И
существует чувственность женская". Первое я наблюдала в деревне, когда парни
приставали к девушкам. О втором узнала лишь в городе, в убогой мансарде, где
рядом жила Хильда, тоже продавщица, как я, только в магазине тканей.
Славная, веселая, легкомысленная, она приводила иногда к себе в комнату
симпатичных юношей, знакомых по танцплощадке, а в субботу уезжала с
мужчинами за город: катание на байдарке, купанье и, как она выражалась,