"Генрих Белль. Женщины у берега Рейна" - читать интересную книгу автора

Герман (ворчливо). Что-то связанное с космическим оружием. Эрика, ну
что с тобой вдруг стряслось?
Эрика. И вовсе не вдруг. Ты знаешь, что я не испытывала удовольствия ни
на десятой, ни на пятнадцатой годовщине смерти Эрфтлера... Все то же радио и
телевидение, тот же репортер Грюфф и тот же комментатор Бляйлер: "...И вот
мы видим госпожу Вублер, как всегда одетую с безупречным вкусом, с ее
супругом, серым кардиналом..." Этой ночью я вспоминала брата, которого убили
в Нормандии - ему едва минуло девятнадцать, - вспоминала отца, чья жизнь, от
рождения до смерти, была исполнена горечи, вспоминала мать, умершую от
истощения, усталую, вечно усталую женщину, измученную фанатизмом отца. Не
волнуйся, Герман, кардинал еще раз отметит заслуги Эрфтлера, воздаст хвалу
христианским добродетелям вообще, а Хойльбук с глуповатой рейнской
веселостью будет, как причетник, упиваться вызубренной латынью.
Герман. Кундт рассердится, он объяснит твое отсутствие событиями
прошлой ночи.
Эрика. Пусть связывает. Это и так очевидно.
Герман. Значит, ты заболела?
Эрика. Нет, я не больна. Правда, устала, но мессу выдержала бы.
Герман. В самом деле, Капспетер тебя уважает, Хойльбук тоже, ты им
нравишься, а Эрфтлер - тот просто любил тебя.
Эрика. А я его нет. Верно, он всегда был со мною любезен, но мне
никогда не нравился. Знаю, для него я была живым воплощением демократии -
дочь лавочника, продавщица и вдобавок чуть не стала пианисткой. Знаю также,
что Капспетер самый крупный, самый мудрый и самый набожный из всех банкиров,
что он образован, впечатлителен, обладает поистине утонченным, изысканным
вкусом... и все-таки он мрачная личность, и все-таки я допускаю, что он
кое-что заработал на той гранате или пуле, которая убила моего брата. И
знаешь, Герман, я не только не испытываю сожаления до поводу его разбитого
рояля, хуже того: я, кажется, начинаю понимать Карла. Признаюсь, мне жутко,
но когда он рубил свой рояль, в этом было что-то торжественное. Мы не
поняли, что он делал это всерьез, не поняла даже Ева, а ведь она его любила.
Я понимаю также, что в случае с Бингерле речь идет не о двух-трех
документах. Документов против Кундта, вероятно, и без них хватает, речь о...
Герман (совершенно перепуганный). Не называй имени, умоляю...
Эрика. Не бойся, не назову. Останемся при номере Один, которого вы
могли спасти, но не спасли. Вам хотелось и того и другого - и твердость
показать и жертву заполучить. Знаю, Герман, я сидела рядом с тобой у
телефона. Номер Один тебе нравился...
Герман. Да, нравился, и он, и его жена, и дети. Речь шла вовсе не о
темных делах Кундта, не о Клоссове с Плоттером и не о Бингерле. Речь
по-прежнему идет о государстве, а ты этого не желаешь понимать.
Эрика. Конечно, вы бы мечтали заполучить на его погребение самого папу,
но обошлись и архиепископом. Ах, какую трогательную речь произнес Хойльбук в
самом деле, Капспетер сидел в первом ряду и рыдал, по-настоящему ревел. Даже
у Кундта глаза увлажнились... По телевизору было видно, как блестели слезы.
Может, глицериновые, а?
Герман. Не будь циничной, Эрика, он мертв, его убили.
Эрика. А как ловко Кундт махал требником и преклонял колена! Ах,
Герман, говорю тебе вполне серьезно: с меня хватит, нет ни охоты, ни
настроения. Оставайся, будем смотреть на Рейн - как колышется белье на