"Генрих Белль. Поезд прибывает по расписанию" - читать интересную книгу автора

страдальчески. В субботу я еще буду жив, всю субботу. Еще три дня. Но ведь в
субботу вечером небритый уже намерен приехать в Коломыю, а я, значит, к
концу дня должен быть в Черновицах. Черновицы - уже пустота! Все должно
случиться между Львовом и Черновицами, и вовсе не в субботу. Воскресенье! -
вдруг пронзило его... Пустота... Почти пустота. Мягкое, очень-очень грустное
и неопределенное чувство. Я умру в воскресенье утром между Львовом и
Черновицами.
Только сейчас он взглянул на небритого и испугался. Лицо небритого под
черной щетиной было белое как мел. В глазах у него застыл ужас. Почему? Ведь
он едет в ремонтные мастерские, не на передовую. Откуда же этот ужас, эта
тоска? Нет, не с похмелья только. Андреас посмотрел небритому прямо в глаза
и еще больше испугался, будто заглянул а бездонную пропасть, в пропасть
отчаяния. Он увидел не только ужас и пустоту, но и нечто неумолимо
засасывающее) теперь он понял, почему небритый напивался, все время
напивался - ту пропасть надо было без конца чем-то заполнять.
- Смехота, - вдруг хрипло сказал небритый, - смехота, у меня ведь еще
отпуск. Я в отпуске до следующей пятницы, еще целую неделю. Но я смотался
раньше времени... Моя жена... моя жена... - что-то сдавило ему горло:
рыдание или ярость. - Моя жена, - сказал он, - да, моя жена - шлюха. Да, -
он вдруг громко захохотал, - да, она шлюха, приятель. Смехота. Человек
прошел всю Европу насквозь, спал с француженкой, путался с румынкой, бегал
за бабами в Киеве, а когда ехал на побывку, то и по дороге, например в
Варшаве или в Кракове, тоже не терял времени даром: уж больно польки хороши.
Нет, времени даром я не терял, а потом... потом, - небритого опять начало
душить не то рыдание, не то ярость, - а потом ты, стало быть, заявляешься к
себе домой как снег на голову, после года и трех месяцев отлучки, и на твоем
диване развалился какой-то жлоб - пленный. Да, пленный развалился на твоем
диване; патефон наигрывает танго, а твоя старуха в красной пижаме сидит у
столика и сбивает коктейль: вот как все было со мной. Я ведь посылал ей до
черта спирта и ликеров... Из Франции, из Венгрии, из России... Тот парень
чуть не проглотил сигарету от ужаса, а жена взвыла как зверь... Клянусь, как
зверь, - дрожь сотрясала широкие плечи небритого, - как зверь, клянусь.
Больше я ничего не видел.
Андреас испуганно обернулся, бросил короткий быстрый взгляд через
плечо. Белобрысый их не слышал. Он спокойно посиживал себе, совсем спокойно:
на редкость уютно устроился; в руках он держал очень чистенькую банку с
отвинчивающейся крышкой и мазал на белый хлеб ярко-красный конфитюр. Мазал
очень аккуратно, не торопясь, и так же ел - ни дать ни взять скромный
чинуша, какой-нибудь обер-инспектор. А может, он в самом деле инспектор?
Небритый замолчал, его все еще бил озноб. Нет, никто ничего не слышал, слова
его заглушал шум поезда... они унеслись... их бесследно унес ветер... может,
они улетели назад в Дрезден... в Радебейль... туда, где поселилась только
что народившаяся муха, туда, где стоит, опершись на велосипед, девушка в
желтом платье... все еще стоит... все еще...
- Ну вот, - сказал небритый, теперь он говорил скороговоркой и как бы
по обязанности, будто хотел поскорее размотать начатый клубок, - ну вот, я
тут же смылся, кинулся опрометью. По дороге туда я надел спецовку: берег
черные брюки от парадной танкистской формы, боялся, что складка разойдется.
И я так ждал встречи с женой... радовался, как ненормальный... и не из-за
того вовсе... не из-за того. Нет, нет! - Он перешел на крик. - Ждешь совсем