"Генрих Белль. Поезд прибывает по расписанию" - читать интересную книгу автора

сожалению, совершенно глухой, - опять затараторил белобрысый. - Черепное
ранение.
Солдаты позади лейтенанта захихикали, лейтенант сделался красный как
рак, потом вдруг круто повернулся и пошел к другой двери. Все стадо побрело
за ним.
- Кретин несчастный! - вполголоса бросил ему вслед белобрысый.
Я мог бы здесь сойти, думал Андреас, присматриваясь к отчаянной
вокзальной сутолоке, я мог бы здесь сойти, податься нуда глаза глядят, а
потом бы меня схватили, поставили к станке, и тогда я не подох бы где-нибудь
между Львовом и Черновицами: меня расстреляли бы в ближайшей дыре в Саксонии
или я сгнил бы в концлагере. Но я стою тут, и тело у меня налито свинцом.
Стою не двигаясь, будто каменный; я сросся с этим поездом, и поезд сросся со
мной, он мчит меня навстречу судьбе, и самое странное, что у меня нет ни
малейшего желания сойти, прогуляться по берегу Эльбы под этими тихими
деревьями. Меня влечет на земли Польши, влечет к чужим небесам с такой силой
и страстью, словно я влюбленный, который ждет не дождется встречи с любимой.
Скорей бы трогался поезд, пусть летит стрелой. Почему мы так долго стоим,
почему застряли в этой проклятой Саксонии? Почему именно сейчас замолк
наигранно-бодрый голос? Я сгораю от нетерпения и ничего не боюсь: как
странно, что я ничего не боюсь, не боюсь; испытываю только непонятное
любопытство и смутную тревогу. И все же я не хочу умирать. Хочу жить; в
теории - жизнь прекрасна; но сойти с поезда у меня нет желания, я не сойду,
даже дико подумать, что я мог бы сойти с поезда. А ведь достаточно пробежать
по вагону, бросить тут этот дурацкий мешок, и я на воле, я мог бы гулять под
деревьями, под осенними деревьями, а вместо этого стою здесь - и тело у меня
налито свинцом, я хочу остаться в поезде, меня влечет в чужую страну, во
мглу, к этому неведомому перегону между Львовом и Черновицами, где мне
суждено умереть...
Почти сразу после Дрездена небритый проснулся. Лицо его под щетиной
было совершенно серого цвета, а глаза стали еще несчастнее. Он молча открыл
банку мясных консервов и начал вилкой выковыривать оттуда куски мяса. Руки у
него были грязные, и он то и дело ронял кусочки мяса на пол, уже сплошь
замусоренный окурками и той неопределенного происхождения грязью, которую
всегда оставляют после себя солдаты, на пол, где он ляжет спать ночью.
Белобрысый тоже принялся за еду. Андреас стоял у окна и смотрел вдаль
невидящими глазами - было уже светло, но солнце еще не слепило, впрочем, он
все равно ничего не замечал. Мысли его витали где-то там, в зеленых садах
Дрездена. Он с нетерпением ждал, когда небритый закончит трапезу: тогда он
сможет попросить у него карту.
...Что это за неведомый перегон между Львовом и Черновицами? Никополь
он себе представлял. Львов тоже. Пшемысль тоже... Одессу и Николаев тоже...
И Керчь... А вот Черновицы для него книга за семью печатями. При этом слове
в памяти всплывают старые евреи, запах лука, мрачные переулки, плоские
крыши, широкие проспекты и старинные староавстрийские административные
здания - фасады с отбитой штукатуркой, императорско-габсбургские фасады в
заросших садах, - в которых сейчас, быть может, помещаются госпитали или
приемные пункты для раненых, и эти удивительные меланхоличные восточные
бульвары с невысокими, приземистыми деревьями, невысокими, потому что иначе
их кроны могут задавить дома с плоскими крышами. Деревья без верхушек...
Вот как выглядят, наверное, Черновицы. Это он знает, но все