"Генрих Белль. Итог " - читать интересную книгу автора

может, и годы, когда ты был один. Ты пил? Ходил гулять? Да, знаю... Но ты же
думал в это время, с кем-то говорил... О чем ты думал? С кем говорил? Ты
тратил не больше тридцати секунд, чтобы мне рассказать, что ты тогда делал и
о чем думал.
Мартин. Возможно, я был болен. Заболел от отвращения. Мне всегда
казалось, - у меня есть жена, дети, работа, которая дает мне достаточно
денег, чтобы прокормить и одеть семью. Большего я не хотел. Долг, работа,
жена, дети... Но потом я узнал - у меня нет ни жены, ни детей, а моя работа
толкает на преступление, и я от нее отказался. Как отвратительны были эти
окровавленные полотенца в гардеробах палачей... Землекопы день и ночь, как
кроты, рыли во дворе все новые и новые подвалы. Это было в тот год, когда
умерла Лизелотта и ты начала избегать моего взгляда... в тот год, когда
Лоренц ушел из дому.
Клара. Я любила тебя в те дни больше, чем когда бы то ни было... если
вообще может быть "больше" или "меньше". И как раз тогда, в то время, после
смерти Лизелотты... (Замолкает.)
Мартин. Что же было тогда, в то время?
Клара. Тогда ты начал пить. (Тихо). Будто зарядил обложной дождь -
долгий, но мелкий. Чем больше ты пьянел, тем тише становился. Во сне твое
лицо казалось таким спокойным. Я часто наклонялась над тобой по ночам. И
подолгу... искала в твоем лице горечь, ту горечь, которую почувствовала
после смерти дочери, но ничего не находила: ни горечи, ни злости... Я
наклонялась над тобой, как тридцать восемь лет назад в отеле "Бельведер",
когда, смертельно усталый, ты заснул рядом со мной и я осторожно, боясь
разбудить тебя, взяла из твоих рук зажженную сигарету. Номер с
бледно-зелеными обоями на стене - фотография какого-то принца, принц был
слишком хилым для своего тяжелого мундира, казалось, что это проказник
мальчишка, тайком пробравшийся на маскарад... Когда я наклонилась над тобой,
ты был такой же, как двадцать лет назад, как тогда, в отеле "Бельведер"...
такой, словно ты еще никогда не видел смерти. Зато я, я узнала ее: смерть
сидела во мне - черная и горькая, она по капле проникала в меня...
Мартин. Я не всегда спал, когда ты наклонялась надо мной, я часто
чувствовал твое лицо рядом с моим, но такое чужое, что я боялся открыть
глаза и посмотреть на тебя. Я не хотел видеть на твоем лице того, что мог бы
увидеть.
Клара. Ты должен был открыть глаза. Я этого ждала.
Мартин. Не хотел... и старался прийти домой тогда, когда постель твоя
была пустой или ты уже заснула. И я не наклонялся над тобой. Боялся включить
свет... тихо раздевался в темноте, а когда просыпался, постель твоя снова
была пустой. Спать я мог долго. Для дел, которые у меня еще оставались,
хватало второй половины дня. Их было немного. В суд нацисты меня не пускали.
Воротник у меня залоснился, и я стал тем, чем меньше всего хотел бы стать:
подпольным адвокатом. Я давал людям, которых встречал у трактирной стойки,
юридические советы, они платили мне кружкой пива или рюмкой водки. За
липкими столиками пивнушек я составлял заявления и сочинял жалобы, часами
просиживал в моей бывшей конторе на Оттоненвал и думал о Лоренце и
Лизелотте. Хорошо еще, что был Крамер. Он мне помогал. Он меня покрывал. .
Клара. И он получил твое место.
Мартин. Я на него не в обиде. Тогда, после смерти Лизелотты, ко мне в
контору часто заходил Беньямин Хуфс и все повторял, как он мною восхищается.