"Сол Беллоу. На память обо мне (Авт.сб. "На память обо мне")" - читать интересную книгу автора

На лестничной площадке она спросила, не помогу ли я ей спуститься. Я
сказал, что помогу - о чем речь, но сначала мне нужно заглянуть еще раз к
зятю: вдруг он вернулся. Завязывая шерстяной шарф под подбородком, она
улыбнулась, сощурила глаза и стала похожа на китаянку.
Не показаться Филипу было бы ошибкой. Я рассчитывал, что он уже
возвращается - идет по узкому коридору к себе своей грузной, неспешной, с
развальцем походкой. Ты, разумеется, не помнишь твоего дядю Филипа. В
колледже он играл в футбол, его бугристые, литые предплечья выдавали
бывшего полузащитника. (В наши дни на Солджер-Филд [большой стадион в
Чикаго] он смотрелся бы шибздиком; в те годы, однако, считалось, что ему
впору быть чуть ли не цирковым силачом.)
Но посреди пустынного коридора лишь бежала ковровая дорожка, и некому
было прийти мне на помощь. Я направился к кабинету Филипа. Сиди у него в
кресле пациент и заглядывай Филип ему в рот, я бы вернулся на путь
истинный - мог бы, не обнаружив, что сробел, отказать этой женщине. Имелся
и другой выход: сказать, что я не могу проводить ее, так как Филип
рассчитывает вернуться вместе со мной в Норт-Вест-Сайд. Опустив голову,
чтобы не видеть часов с их беззвучно, равномерно вращающимися гирьками, я
обдумывал этот вымысел. Потом вырвал листок из блокнота Филипа, черкнул:
"Луи, мимоходом". И положил его на сиденье кресла.
Женщина продела руки в рукава своего молодежно-студенческого енота и
пристроила укутанный мехом зад на перилах. Она поворачивала зеркальце
пудреницы то так, то сяк, но, увидев меня, защелкнула пудреницу и бросила
ее в сумочку.
- Нога не прошла?
- Нет, еще и ниже пояса вступило.
Мы стали спускаться - медленно, становясь обеими ногами на каждую
ступеньку. Я все гадал: если я ее поцелую, как она к этому отнесется?
Скорее всего поднимет на смех. Мы ведь уже не в четырех стенах, где можно
позволить себе все что угодно. Мы на улице без конца и без края. Я понятия
не имел, как далеко лежит наш путь, как далеко мне удастся зайти. Хотя, по
ее утверждению, плохо чувствовала себя она, худо было мне. Она попросила
меня поддерживать ее под крестец, и тут-то мне и открылось, какие
невероятные выкрутасы она умеет выделывать бедрами. На вечеринке я однажды
слышал, как немолодая женщина сказала другой: "Я знаю, как их распалить".
Эта фраза мне все объяснила.
Чтобы распалить семнадцатилетнего юнца, особого искусства не
требовалось, можно было даже не просить меня поддерживать ее под крестец -
я и без того ощутил бы, как ловко, как зазывно она вихляет бедрами. Ведь я
уже видел ее на смотровом столе Марчека, ощутил ее всю, когда она налегла
на меня, прильнула ко мне своим женским естеством. Мало того, она до
тонкости знала, что у меня на уме. Она была предметом, непрестанно
занимающим мои мысли, а часто ли случается мысли встретить предмет, ее
занимающий, в подобных обстоятельствах - и вдобавок чтобы предмет сознавал
это? Ей были ведомы мои чаяния. Она сама была этими чаяниями во плоти. Я
не стал бы утверждать, что она шлюха, проститутка. Она вполне могла
оказаться обычной девушкой из приличной семьи, не без шлюховатости,
которая куролесит, забавляется, выкидывает сексуальные кунштюки смеха ради
- в ту пору люди нередко вели себя так.
- Куда мы направляемся?