"Сол Беллоу. Лови момент" - читать интересную книгу автора

каком году?
Он задал этот вопрос с самым невинным выражением на своем
золотисто-смугловатом лице. В каком году? Как будто он не помнил год, месяц,
число, да что число) - час Маминой смерти.
- Не в тридцать первом? - предположил доктор Адлер.
- А-а, да? - сказал Вильгельм. И от подавляемой тоски и дикой иронии
этого вопроса его передернуло, и он затряс головой и схватился за свой
воротник.
- Знаешь, - сказал отец, - ты заметил, наверно, на стариковскую память
полагаться не следует. Была зима, это я помню точно. В тридцать втором, нет?
Да, возраст. Но из этого ничего не следует, убеждал себя Вильгельм.
Если спросить у старого доктора, в каком году он начал практиковать, он же
ответит точно. И опять же из этого ничего не следует. Нечего ссориться с
собственным отцом. Надо пожалеть старика.
- По-моему, скорей в тридцать четвертом, папа, - сказал он.
А доктор Адлер думал: Господи, ну почему нельзя постоять спокойно, пока
я с ним разговариваю? То он брюки на себе за карманы дергает, то ногою
трясет. Гора горой, а весь в тике, что же это с ним будет? У Вильгельма была
такая манера возить ногами, будто, спеша войти в дом, он их сперва обтирает
об коврик.
Вильгельм тогда сказал:
- Да, это было начало конца, правда, папа?
Вильгельм часто обескураживал доктора Адлера. Начало конца? Что он
хочет этим сказать? Куда гнет? Чей конец? Конец семьи? Старик был озадачен,
но не хотел, попавшись на удочку, выслушивать сетования Вильгельма. Он
научился не обращать внимания на его странные выходки. А потому он мило
согласился, будучи большим мастером вести беседу:
- Это было страшное несчастье для нас для всех.
А сам подумал: он еще мне будет рассказывать, как он тяжело переживает
смерть матери.
Они стояли лицом к лицу, в каждый молча упорствовал на своем. Это
было - нет, не было - начало конца, да, какого-то начало конца.
Не находя в этом ничего странного, привычными, отвлеченными пальцами
Вильгельм снял пепел со своей сигареты и отправил окурок в карман, к другим
окуркам. Пока он смотрел на отца, у него дергался, трясся правый мизинец, он
и этого не замечал.
И тем не менее Вильгельм был уверен, что при желании мог бы иметь
приятнейшие манеры, получше даже отцовских. Несмотря на некоторые дефекты
речи - чуть не до заикания доходило, когда он по нескольку раз начинал
фразу, приступом беря не удававшийся звук, - он умел красно говорить. Иначе
как бы он работал в торговле? Еще он считал, что умеет слушать. Слушая, он
плотно сжимал рот и задумчиво поводил глазами. Скоро он утомлялся, начинал
часто, громко, нервно дышать, поддакивать: "Да-да... да... да. Совершенно с
вами согласен". Когда уж никак невозможно было согласиться, он говорил: "Ну,
не знаю. Я как-то не уверен. Это, знаете, как взглянуть". Никогда он никого
сознательно не обидел.
А вот разговаривая с отцом, он сразу закипал. После каждой беседы с
доктором Адлером Вильгельм расстраивался, и особенно он расстраивался, если
они касались семейной темы. Вот он якобы старался помочь старику припомнить
дату, а на самом деле хотел ведь сказать: "Ты освободился, когда умерла