"Аркадий Белинков. Юрий Тынянов " - читать интересную книгу автора

Аркадий Викторович Белинков

Юрий Тынянов

ВСТУПЛЕНИЕ

Форма мраморной глыбы, из которой Микеланджело вырубил Моисея,
определила позу фигуры. Современники с настораживающей пристальностью
всматривались в затылок пророка. Они покачивали головами. Им казалось, что
фигура выглядит несколько придавленной; серьезные возражения вызывала шея.
Все это внушало некоторое беспокойство. Последующие поколения время от
времени разводили руками, или вскидывали брови, или прищуривались, а в
отдельных случаях тяжело вздыхали. Мастер не настаивал: он не утверждал, что
все прекрасно, когда еще не все было прекрасно. Вне всякого сомнения, форма
мраморной глыбы многое определила в контуре затылка, повороте головы и во
взаимоотношениях пророка с окружающей действительностью. Художник понял (и
это не могло не встревожить его), что композиция вступает в противоречие c
концепцией. Это заставило задуматься о многом. Он прожил девяносто лет и
пережил много невзгод. Многие невзгоды могли бы миновать его, если бы у него
был лучше характер, то есть если бы он был осторожнее в выборе выражений и
немного больше беспокоился о своей семье. В сущности, от него хотели только,
чтобы в дальнейшем он учитывал форму мраморной глыбы. Но в то же время
оставалось много неясного. Например, было неясно, что, собственно, делать с
мраморной глыбой в случаях, когда ее не хватает. Ведь не подклеивать же, в
самом деле? Да и чем?
Микеланджело никогда не подклеивал.
На его пути было много опасностей и соблазнов. Они стерегли его на
каждом шагу. Соблазны, соблазны...
Глыба истории строго очерчивает возможности человека, поле художника.
Но я не продолжаю дальше: оказалось, что метафора развертывается
слишком легко и охотно.
Зыбкость границы между историческим и неисторическим произведением,
существовавшая всегда, в эпохи возникновения новых культур становится
особенно очевидной. За историей числилось все больше событий, принадлежность
к историческому жанру становилась явственней по мере удаления от события. Но
в эпохи социальных потрясений действительность превращается в историю
больше, чем временем, значительностью самих событий. Между действительностью
и историей дистанция сильно сокращена и стерта граница.
Новая эпоха всегда стремится изображать людей и события как
обусловленные, порожденные и вызванные историей, а не психологией,
случайностями и волей отдельных людей. Психология героя революционной
литературы была более исторически отзывчива, исторический импульс поступков
был более явствен, чем у его литературных предшественников. Влияние истории
на поступки и духовный облик людей в литературе тех лет было прямо и
непосредственно, в отличие от более ранней литературы, в которой
историческая детерминация была опосредствована привычным бытом и
сложившимися взаимоотношениями. Если в классическом романе история ощущается
преимущественно как отдаленная мотивировка поступков, то в литературе
революционных эпох воздействие, вмешательство истории происхо-дит
непосредственно. Поступки людей связываются с событиями истории,