"Василий Белов. Кануны (Хроника конца 20-х годов) " - читать интересную книгу автора

нарядить Микуленка цыганом. Берестяная личина была сделана заранее, но
лежала у председателя дома.
- Ты тут покарауль помещение, а я сбегаю, - сказал Микуленок.
- Давай.
Председатель выскочил на мороз в одном пиджачке.
Синие знобящие звезды близкими гроздьями висели в фиолетовом небе. На
севере, за деревней, бесшумно и призрачно ворочались необъятные сполохи: на
святки гулял везде дородный мороз. Желтым нездешним светом источались
повсюду и мерцали под луною снега, далеко вокруг дымились густо скопившиеся
в деревне дома.
В Шибанихе собиралось веселое игрище. Со стороны деревни Залесной
слышались громкие всклики девок, с другой дороги, от Ольховицы, в морозном
воздухе наяривала балалайка. У Микулина что-то восторженно заныло между
ключицами. У самых ворот косого своего дома его вдруг осенило: надо достать
еще. Надо отпотчевать Петьку. Бежать на дом К продавцу он не решился, чтобы
не было разговоров, а достать четвертинку в другом месте можно было только в
избушке у старухи-бобылки Тани.
Она при свете лучины большой хомутной иглой кропала себе рукавицы.
Нищая эта старушка, маленькая, но осадистая, как бы утоптавшаяся, опрятно
жила в полузасыпанной снеюм избушке. Округлым движением верхней губы она
шевелила маленьким, о двух бородавках, носом, шмыгала. Она ушивала рукавицу,
изредка пальцем в наперстке обламывая нагоревший уголь. И напевала тихо,
тоненько:

Шел мой миленькой дорожкой,
Дорожкой милой, столбовой...

У нее было то отрадно-умиротворенное настроение, когда человек, живущий
в постоянной тревоге и холоде, сам добился себе всего: тепла, покоя и куска
хлеба. И чувствуя, что все это у нее сейчас есть, она с отрадой напевала
старую, почти беззвучную песенку. Иногда, прерывая работу неглубоким зевком,
Таня крестила рот и приговаривала: "О господи, царица небесная, матушка". И
это краткое, вполне искреннее обращение как бы давало ей право попеть
маленько еще:

За ним девушка следочком,
Следочком бежала за ним..

День у нее прошел, и прошел, как она думала, хорошо, счастливо. У нее
имелась над головой своя крыша, была своя печка, и даже своя живая душа,
животинка, как она называла курицу Рябутку. Эта Рябутка днем гуляла по полу,
теперь же по случаю ночной поры сидела за печкой, в закутке, на деревянном
штырьке. И Таня поминутно вспоминала о ней. Вспоминала она и этот счастливо
прошедший святочный день.
Утром, когда бабы в деревне испекли пироги, она босиком от одного
крылечка к другому обежала Шибаниху. Таня никогда не теряла очередности,
ходила по деревням строго по порядку, притом только по воскресеньям и
праздникам. Собирать свою дань в одной и той же деревне два раза подряд она
считала святотатством, а когда собранные милостыни подходили к концу,
поспевал какой-нибудь праздник в другой деревне.