"Василий Белов. Час шестый ("Час шестый" #3) " - читать интересную книгу автора

Рассказывал про Шибаниху хорошо, а сам держался опять на порядочном
расстоянии...
Трава по обочинам и дальше по низовью была густа, высока, но она еще не
роняла семя на землю. Косить было рано... Кукушка закуковала совсем рядом в
березняке. Река пронзительной синью обозначилась за кустами, в просветах
шумящих от летнего ветра осиновых и березовых веток. Пахнуло речной
прохладой. Но молодые оводы, не боясь прохладного ветра, гудели вокруг.
Кобыла, подгоняемая оводами, ступала споро, без понуканья. Евграф
заметил, как Нечаев опять оставил его и перешел ближе к телеге. Евграф хотел
было рассказать про свои приключения. И вдруг понял, почему Нечаев держится
на расстоянии... Приближались шибановские покосы. Краснея от стыда, Евграф
Миронов не стал спрашивать, отчего косить вышли раньше Петрова дня...
Приближаясь к шибановской пустоши, Иван Нечаев рассказывал про
остальные новости. Главная новость была в том, что Самовариха (в чьей избе
жило семейство Евграфа) ни в какую не хотела вступать в колхоз. Одна
единоличница осталась на всю Шибаниху! Носопырь и тот перед смертью подал
заявление в колхоз. Киндя будто бы говорил на собрании, что Носопыря в
колхоз принимать нельзя, потому что он холостяк. Мол, когда женится, тогда
сразу и примем, но и Носопыря приняли единогласно, без всякого пая. В
Ольховице было будто бы еще два подворья, которые никак не хотели вступать,
но их приглашали всякими способами. То налогами, то в потребкооперации не
отпускали товар, то обзывали буржуйским охвостьем и пропечатывали в районной
газете. Но Самовариха, по словам Нечаева, и в ус не дула. Ванюха вроде бы
завидовал ей. Лошадь была у нее хорошая, весь навоз из хлева за один день с
Палашкой вывезли. Самовариха и паренину свою вспахала первая, а косить будто
бы не спешила, ждала, когда созреет трава, а сама ходила к осеку.
- Дак с кем робенок-то? - спросил Евграф.
Нечаев сказал, что с девчонкой дома сидит Марья. Миронов так и обмер.
Растерялся. "С какой девчонкой? Неужто Палашка, пока он в тюрьме сидел,
второго примыслила? Кто? Какой прохвост сунулся по проторенной дорожке? Тот
же Микулин? Позор на всю мироновскую породу..."
- Вроде ведь один Виталька-то был... - робко, с надеждой произнес
Евграф.
- Какая Виталька? - ничего не понял Нечаев. - Ведь Марюткой девку
зовут.
У Евграфа отлегло от сердца. Он сделал вид, что все правильно, девку
зовут Марюткой. Но через какое-то время забылся и снова проговорился,
называя внучку Виталькой...
А Нечаев, заглушая своим голосом ветряный березовый шум и близкий,
такой веселый голос кукушки, на всю пустошь кричал, докладывая Евграфу про
иные шибановские и ольховские события:
- Значит, что я тебе скажу, Евграф да Анфимович! Мельницу довели до
ручки, ключи отдают кому попало. Ну и беда! Камень, на котором вал-то
крутится, мазью помазать некому, а день и ночь мелют. Аж дым пошел! Да и
мази колесной в колхозе нет. Ни одной кубышки! Я поехал за мазью к Митьке
Усову в Ольховицу, он там кладовщик. Говорит: "Ставь бутылку рыковки,
выпьем, да вези весь бочонок в Шибаниху. Туг, говорит, на три мельницы
хватит". Я так и сделал. Выпили мы бутылку, я бочонок увез...
- А кто ноне в Ольховице на дегтярном-то заводе? - спросил Евграф, хотя
тянуло спросить про ольховскую коммуну, а не про дегтярный завод.