"Михаил Беляев. Пожар (Приключения-78) " - читать интересную книгу автора

лицам женщин, но и по всей хате, будто он все тут давным-давно знал, а
теперь лишь оглядывал: на своем ли месте все? Нет ли здесь чего-то нового? -
и продолжал: - Сколько женщин в России и во всем мире берегут верность этим
мужчинам! Страшно подумать. Их мужья воюют, не зная за что, и можно сказать,
по своей глупости воюют. А брошенные ими жены хранят им верность. Но почему?
Что за дикая несуразица человеческих страстей? Быть может, милые женщины
дождутся благодарностей? Откуда, с какого края может появиться мужняя
благодарность, если сами мужья бесконечными толпами идут в братские могилы?
Не презирать ли себя будете потом всю жизнь? Всю, всю, до скончания, до той
самой последней отметки за свою откровенную гордую, и, конечно, верную, и,
конечно, благородную, и, конечно, вами дарованную павшим мужьям любовь? И не
назовете ли жизнь без них, да, без них! Не назовете ли не тронутые мужской
лаской годы вздором и бессмысленностью, заблуждением и пакостным колдовством
верности, смутой ни к чему не обязывающей, томящей и иссушающей?! От такой
верности для вас одно погубление. Да, да! Я не преувеличиваю, я просто
обращаю ваше внимание, просто хочу, чтобы ваши добрые души опомнились от чар
уже загубленной вашими мужьями верности и вздохнули настоящей жизнью.
Решительно уладили свои судьбы, не позволили бы им чахнуть и посыхать. Вот о
чем я думаю, милые женщины, глядя на вас! Хранительницы очага, добрых
инстинктов, перемена только оживит вас. Только возвысит.
- Ну что вы такое говорите?! - воскликнула хозяйка, внутренне
сопротивляясь его красивым, дурманным словам.
- О, добрая Оксана Ивановна, зачем дрожать над старым, когда все
наполнено новым! Земля - и та по весне содрогается и переворачивается.
Стремится лежать не так, как она лежала прежде. Преобразование и переворот -
вот что несут немцы. На Россию подуло свежим ветром. Пришло то самое
необходимое для нее. И мы, ангелы ее, почувствовали у себя крылья. Разве не
так? Разве в вашей семье, Оксана Ивановна, не случилось это новое, когда у
вас появился наш общий друг Василий Михайлович? И разве захотите вы теперь
жизни без него? Не отвечайте. Вопрос деликатный, и никому, кроме вас,
недоступный для понимания. Но будьте счастливы! А ваша добрая гостья еще не
понимает этого...
"Злыдень! И как язык не отнимется! Как язык поворачивается говорить
такое? - ужаснулась Оксана Ивановна, и слезы покатились по щекам. - И
Василия Михайловича под себя перекрестил... Счастьем его любуется!.. А кто
ему руки обломал? Кто его тело изрубил в клочья?.. Ирод, ирод!.. Тебе бы
всех людей безрукими по миру пустить, чтоб тебе не мешал никто о своем
сатанинском счастье говорить. О таком счастье, что людские души пустыми
сделает..."
- Я понимаю вас, - обратился он к Оксане Ивановне, словно угадав ее
слова, которые она, плача, с ненавистью произнесла в душе. - Если вы даже
бранитесь, так и в этом прошлое виновато. Вы, так сказать, по инерции
бранитесь. Кто-то может не понять вас, плохо отзываться о вас и даже
пристегнуть вас к букве закона... Тем хуже для такого законодателя. Но я вам
говорю: ругайте меня, Оксана Ивановна, браните меня самыми последними на
земле словами, изобретенными в логовищах ненавистников добра и
справедливости! Как это я посмел говорить о муках женских, когда вся земля
от огня корчится? А я посмел. Слышите? Говорю - и все тут! Ибо не будет у
вас больше такого случая, чтобы услышать в жизни выстраданную в муках,
подлинную правду о женской доле. Плачьте! Плачьте! Вы, может, сегодня за