"Андрей Белый. На рубеже двух столетий (Воспоминания в 3-х кн., Книга 1) " - читать интересную книгу автора

века" были напечатаны за границей [Беседа (Берлин), 1923, № 2; Современные
записки, кн. XVI (III) - XVII (IV). Париж, 1923. Фрагмент из этой мемуарной
версии в новейшее время опубликован С. Григорьянцем в "Вопросах литературы"
(1974, № 6, с. 214-245)], готовилась публикация всего текста книги. Однако в
Берлине издание этой мемуарной версии в свое время не осуществилось, а о
выходе ее в свет в Советской России, после возвращения Белого на родину в
октябре 1923 г., вопрос даже не поднимался: литературная ситуация,
определившаяся в ту пору, решительным образом не благоприятствовала
появлению подобных книг. По отношению к символизму тогда уже повсеместно
насаждались негативные оценки; воспоминания же Белого при этом оказались в
особо уязвимом и безнадежном положении.
Нередко полагают, что проработочная критика, огульно отрицавшая всю
прежнюю, дооктябрьскую литературу как "буржуазную", принимавшая все
непонятное и чуждое ей за враждебное "пролетарской культуре" и сыпавшая
политическими обвинениями по адресу писателей, осмеливавшихся сохранять
собственное творческое лицо, являлась уделом исключительно присяжных
идеологов РАПП. Между тем, у критиков подобного рода были веские основания
для самонадеянной убежденности в своем праве поучать и преследовать любых
писателей, к их синклиту не принадлежавших, поскольку почин подобным
литературным расправам подчас исходил от политических лидеров страны. В этом
отношении Белому суждено было стать одной из первых жертв: 1 октября 1922 г.
в "Правде" появилась статья Л. Д. Троцкого о его творчестве. Характеристика
писателю в ней была дана безапелляционная и совершенно недвусмысленная: "В
Белом межреволюционная (1905 - 1917), упадочная по настроениям и захвату,
утончавшаяся по технике, индивидуалистическая, символическая, мистическая
литература находит наиболее сгущенное свое выражение, и через Белого же она
громче всего расшибается об Октябрь. Белый верит в магию слов; об нем
позволительно сказать поэтому, что самый псевдоним его свидетельствует о его
противоположности революции, ибо самая боевая эпоха революции прошла в
борьбе красного с белым"; "Мечтатель" Белый - приземистый почвенник на
подкладке из помещичье-бюрократической традиции, только описывающий большие
круги вокруг себя самого. Сорванный с бытовой оси индивидуалист, Белый хочет
заменить собою весь мир; все построить из себя и через себя; открыть в себе
самом все заново, - а произведения его, при всем различии их художественных
ценностей, представляют собою неизменно поэтическую или спиритуалистическую
возгонку старого быта" [Троцкий Л. Д. Литература и революция. М., 1923, с.
34 - 36]. Особого внимания удостаивает Троцкий "Воспоминания о Блоке" из
"Эпопеи": эти мемуары, "поразительные по своей бессюжетной детальности и
произвольной психологической мозаичности - заставляют удесятеренно
почувствовать, до какой степени это люди другой эпохи, другого мира, прошлой
эпохи, невозвратного мира" [Там же, с. 35]. Заявляя, что ритмическая проза
Белого содержит "мнимые глубины" и являет собою "фетишизм слова", и
подразумевая последнюю фразу "Котика Летаева": "Во Христе умираем, чтоб в
Духе воскреснуть", - Троцкий выносит окончательный приговор: "Белый -
покойник, и ни в каком духе он не воскреснет" [Троцкий Л. Д. Литература и
революция. М., 1923, с. 36, 39, 40].
О времени своего возвращения на родину Белый вспоминает: "Знаю, что в
Москве после статьи обо мне Троцкого мне заповедано участие в журналах и
литер (атурно-) обществ (енная) деятельность"; [Белый Андрей. Ракурс к
дневнику. - ЦГАЛИ, ф. 53, оп. 1, ед. хр. 100, л. 116 об] "Я вернулся в свою