"Виктория Беляева. Очень женская проза " - читать интересную книгу автора

снято! - и Надька отклеилась от мужа, пошла к зеркалу слюнявить палец и
поправлять виски. С сомнением оглядывая себя в зеркале, увидела и мое
немигающее отражение.
- А ведь и правда... Сережа, смотри, правда, до чего похожи... Иди-ка
сюда!
Я подошла.
Мы были почти одного роста. Сестра глядела с любопытством, чуть скосив
глаза под тяжеловатыми веками. Про эти глаза Сергей сказал как-то, что
лучшего мохового агата ему видеть не приходилось. Похоже, из того же
самородка были сделаны и мои - и также надменно опустились вдруг веки, и тот
же бледно-золотой отлив сиял в волосах, и те же мягкие темные губы, в мелких
морщинках которых собиралась краска, и тот же изгиб шеи повторялся в зеркале
дважды.
Точно из всех моих отроческих припухлостей, глупых, рассеянных, неясных
линий вытаяли вдруг настоящие черты - мои? Надькины? - Не важно. Едва
намеченный образ на глазах обретал отчетливость, оживал. Точно отсвет
странного сияния, исходящего от сестры, упал и на меня, разгорелся, задышал.
Точно только за тем я сюда и ехала - поймать этот отсвет, увезти с собой...
Ей было двадцать пять. Гроб был белым - так захотел Сергей, и красные
цветы лежали вокруг ее лица, сухого, чужого, страшного. Она проболела
недолго и умерла во сне, почти без мучений - счастливая, говорят, смерть, -
и все, что она успела сделать при жизни, сидело у меня на руках, ерзало и
жалобно кривилось, глядя на заплаканные лица взрослых.
После похорон, после поминального обеда Сергей отвел меня в комнату,
где на кровати раскиданы были какие-то вещи и среди них - бежевое вечернее
платье с глубоким вырезом, а на окне стояла корзинка с неоконченным вязанием
чего-то розового, должно быть, детского. Сашка спала у соседки, глухо и
отрывисто стонала мать в другой комнате, в окружении чужих женщин, мрачно
курили на кухне сослуживцы Сергея, и пьяный отец требовал у кого-то не то
объяснений, не то сочувствия, и уже называли Одуванчика сироткой. Считалось,
что нас нельзя оставить в покое, надо поддерживать, говорить обязательные,
ничего не меняющие слова. Слова были ритуалом, ритуал притуплял чувства.
- На, возьми. - Сергей протянул мне потертый кожаный саквояжик с хитрым
замком, грубо сорванным. С этим саквояжем уезжала из дома сестра. - Тут
дневники, рукописи, она много писала. Читай. - Он заметил мою
растерянность. - Читай! Это писала счастливая женщина, это можно...
Он подошел к окну. Вечерело. Никто не зажигал свет.
- Я казался себе старым и мудрым. Я ждал смерти, думал, что не боюсь
ее, но Надя, Надя... Чудовищно говорить о ней в прошедшем времени. Я ее
любил... Чудовищно.
Он закурил, глядя на фиолетовое небо. Дым ровной струйкой тянулся к
потолку и расходился полосами.
- Я ее люблю.
Кто-то заходил, выходил, говорили со мной, похлопывали по плечу - я
листала большие тетради в линейку, исписанные размашистым почерком сестры.
Стихи вперемежку с дневниковыми записями, цитаты, короткие зарисовки,
маленькие рассказы...
"Странно, что мы встретились. Столько людей годами ищут свои половинки,
ошибаются, теряют друг друга в череде ложных находок. Жить вполсилы,
чувствовать впол-сердца - страшно. Неужели могла бы прожить так? Вряд ли..."