"Виктория Беляева. Очень женская проза " - читать интересную книгу автораснято! - и Надька отклеилась от мужа, пошла к зеркалу слюнявить палец и
поправлять виски. С сомнением оглядывая себя в зеркале, увидела и мое немигающее отражение. - А ведь и правда... Сережа, смотри, правда, до чего похожи... Иди-ка сюда! Я подошла. Мы были почти одного роста. Сестра глядела с любопытством, чуть скосив глаза под тяжеловатыми веками. Про эти глаза Сергей сказал как-то, что лучшего мохового агата ему видеть не приходилось. Похоже, из того же самородка были сделаны и мои - и также надменно опустились вдруг веки, и тот же бледно-золотой отлив сиял в волосах, и те же мягкие темные губы, в мелких морщинках которых собиралась краска, и тот же изгиб шеи повторялся в зеркале дважды. Точно из всех моих отроческих припухлостей, глупых, рассеянных, неясных линий вытаяли вдруг настоящие черты - мои? Надькины? - Не важно. Едва намеченный образ на глазах обретал отчетливость, оживал. Точно отсвет странного сияния, исходящего от сестры, упал и на меня, разгорелся, задышал. Точно только за тем я сюда и ехала - поймать этот отсвет, увезти с собой... Ей было двадцать пять. Гроб был белым - так захотел Сергей, и красные цветы лежали вокруг ее лица, сухого, чужого, страшного. Она проболела недолго и умерла во сне, почти без мучений - счастливая, говорят, смерть, - и все, что она успела сделать при жизни, сидело у меня на руках, ерзало и жалобно кривилось, глядя на заплаканные лица взрослых. После похорон, после поминального обеда Сергей отвел меня в комнату, где на кровати раскиданы были какие-то вещи и среди них - бежевое вечернее чего-то розового, должно быть, детского. Сашка спала у соседки, глухо и отрывисто стонала мать в другой комнате, в окружении чужих женщин, мрачно курили на кухне сослуживцы Сергея, и пьяный отец требовал у кого-то не то объяснений, не то сочувствия, и уже называли Одуванчика сироткой. Считалось, что нас нельзя оставить в покое, надо поддерживать, говорить обязательные, ничего не меняющие слова. Слова были ритуалом, ритуал притуплял чувства. - На, возьми. - Сергей протянул мне потертый кожаный саквояжик с хитрым замком, грубо сорванным. С этим саквояжем уезжала из дома сестра. - Тут дневники, рукописи, она много писала. Читай. - Он заметил мою растерянность. - Читай! Это писала счастливая женщина, это можно... Он подошел к окну. Вечерело. Никто не зажигал свет. - Я казался себе старым и мудрым. Я ждал смерти, думал, что не боюсь ее, но Надя, Надя... Чудовищно говорить о ней в прошедшем времени. Я ее любил... Чудовищно. Он закурил, глядя на фиолетовое небо. Дым ровной струйкой тянулся к потолку и расходился полосами. - Я ее люблю. Кто-то заходил, выходил, говорили со мной, похлопывали по плечу - я листала большие тетради в линейку, исписанные размашистым почерком сестры. Стихи вперемежку с дневниковыми записями, цитаты, короткие зарисовки, маленькие рассказы... "Странно, что мы встретились. Столько людей годами ищут свои половинки, ошибаются, теряют друг друга в череде ложных находок. Жить вполсилы, чувствовать впол-сердца - страшно. Неужели могла бы прожить так? Вряд ли..." |
|
|