"Виктория Беляева. Очень женская проза " - читать интересную книгу автора

рассадить их было невозможно, а я стеснялась на них смотреть, будто
подглядывала незаконно за их законным счастьем.
Немного погодя Сергей ушел куда-то, должно быть, на работу, Сашку
утолкли спать - она все никак не ложилась, скакала в кровати, мать грозила
ей пальцем, и Сашку разбирал смех. Наконец младенец уснул, мы остались
наедине.
- Отвыкла от меня? - Надька поправила мне волосы.
Я пожала плечами, криво усмехнувшись.
- А я по тебе скучаю...
Я молчала, улыбалась, перебирая бахрому пледа, глядела в пол.
- Смотрю и думаю - что ты за человечек? Чем занимаешься, какие мысли
бродят в этой голове? - Она пересела ближе, обняла меня, обдавая памятным
запахом чистой, раскаленной солнцем кожи. - Я ведь ничего о тебе не знаю. В
твоих письмах только общие фразы, да оценки, да сводки погоды. Когда ты
вышла из вагона, у тебя на лбу вот такими буквами было написано: оставьте
меня, я в печали! И эти крути под глазами, и эта привычка смотреть в пол...
Очень, очень знакомо!.. Можешь ничего мне не рассказывать и не объяснять,
если не хочешь. Ты только помни, пожалуйста, что люди, любящие тебя и тобой
любимые, - живы, что ты молода, что все на свете печали пройдут непременно.
Что впереди - жизнь и любовь. Ты поняла меня?
- Да.
- Запиши, а то забудешь.
Я пробыла у них два месяца. Сашка быстро привыкла ко мне, охотно шла на
руки, приплясывала у меня на коленках. Когда все собирались куда-то,
Одуванчика сдавали напрокат соседке, тете Тоне, приговаривавшей, что
спокойнее и веселее детишек она в жизни еще не встречала.
Как-то вечером Сергей зазвал нас в театр, до которого был большой
охотник. Надька сновала по комнате неодетая, наряжаясь и прихорашиваясь, и
странно было видеть это рослое, пополневшее после родов тело, красивое и
чужое, открытое чужому, возможно, красивому, мужчине. То, что он бы ее
мужем, значения как бы и не имело. То ли перехватив мой неодобрительный
взгляд, то ли просто почувствовав, Надька накинула халат. Я тоже гладила
выходное платье, мазала губы, брызгалась Надькиными духами.
- Ну, как? - Она обернулась ко мне и к мужу.
Бежевая переливчатая ткань облила крупную грудь, волосы были высоко
зачесаны, янтарные капли дрожали в мочках ушей и на открытой шее, отбрасывая
теплые медовые блики. Все светилось в ней, лилось янтарем и медом, все
дышало молодостью, любовью, счастьем. Рядом стояла я - со своими прыщами,
платьицем дошкольного фасона и фигурой, напоминающей больше контрабас, чем
плавные Надькины изгибы.
- Н-да, - сказал Сергей глубокомысленно. - А говорят, совершенство
неповторимо. Оно уже повторилось, дважды. И третий экземпляр подрастает. -
Он поднял на руки Сашку, немедленно занявшуюся его галстуком.
Смотри, Котенок, на этих женщин. Ты станешь такой же красавицей - если,
конечно, будешь слушаться своего :старого папочку... Представь, Катя, -
обратился он ко мне обиженно, - вчера покупаю в продуктовом детское питание,
а продавщица, молоденькая такая, улыбчивая, спрашивает ласково: "Для внука,
наверное?" Для дочери, говорю. И ушел.
Надька засмеялась, прижавшись к его плечу. Еще один экспонат в
фотоархиве памяти: он, она и младенец. Секунда неподвижности - спасибо,