"Виктория Беляева. Очень женская проза " - читать интересную книгу автора

нежности, которые качают тебя.
С тех пор мы виделись ежедневно. Сергей заезжал за мной, отвозил.
Иногда по дороге мы заглядывали в кофейню, где хмурая девушка вытирала для
нас столик и приносила кофе с пирожными. Мы проводили там около часа за
разговорами - точнее, говорил Сергей, я лишь почтительно слушала. Он
рассказывал мне о книгах, о театре, который я ненавидела, но с которым скоро
смирилась, - Сергей был театралом. Он говорил о музыке, о стихах, о древних
франках и кельтах, об альбигойцах и истории города. Он говорил о вещах,
знакомых мне, но собственное его обаяние облекало эти вещи дымкой новизны и
таинственности.
При этом он почти ничего не рассказывал о себе. Обрывки его биографии,
выловленные из случайных фраз, не складывались в картинку, не хватало
чего-то важного. Впрочем, я платила ему тем же.
Сергею явно нравилась эта история о барышне-крестьянке, базарной
торговке, девочке с окраины, что я ему наплела. Собственно, я не врала ему -
просто тоже чего-то недоговаривала. О том, как страшно и гулко колотится
сердце, когда поздно вечером сквозь огни машина летит по бесконечно длинному
проспекту, о том, как, повинуясь взмывающей вдруг мелодии, закипают слезы и
к горлу подкатывает комок боли и тоски - тоски по несбыточному, по другой
жизни, где огни и музыка, цель и смысл, где люди мудры и красивы, где
берегут друг друга, где душу лечат любовью и одиночеством и где никогда не
будет места для девочки с окраины, базарной торговки.
Он со вкусом вел свою роль наставника и вдохновителя. Трогательная
история в тургеневских тонах. "Откуда вы это знаете?" - спрашивал он иногда
с подозрением, и я ссылалась на его же предыдущие рассказы. Он восхищался
моей памятью и понятливостью, все это было очень забавно.
"Читать вам надо, прелесть моя, читать как можно больше. И - шли бы вы
учиться, в самом деле!" Я соглашалась, вздыхала, сетовала на несовершенство
жизни, увлекшись, переигрывала и начинала сыпать всякими "давеча" и
"намедни". Сергей, впрочем, перегибов не замечал - явись я на очередную с
ним встречу в драных лапотках и платочке, он не заподозрил бы подвоха. Все
это не было ложью, не было игрой. Это была старинная романтика, свидание
масок, за которыми следовало угадать лицо.
Мы по-прежнему оставались на вы. Мне нравились его церемонные, чуточку
старомодные ухаживания. Он словно боялся меня спугнуть, ходил кругами, я
чувствовала, как с каждым днем круги становятся все уже. В каждом жесте и в
каждом его поступке чувствовалась порода, неведомый мир, влекущий меня
давно, безнадежно. Он не был похож ни на одного мужчину, какого я знала
прежде.
Во всех истерических влюбленностях, какие случались со мной, было
что-то неестественное - легкий холодок, трезвый, рассудочный взгляд на
человека, казавшегося любимым. Не так, не так полагалось бы юной деве
терзаться любовью, надо бы - искренней, простодушней, доверчивей... Не
выходило. Расставаясь, я не испытывала разочарований - с самого начала
слишком хорошо было видно, чем все кончится. О Сергее я знала одно - он мог
оказаться подлецом, лжецом, бабником, негодяем, но не мог быть жалким и
слабым. Он опекал меня. Я его любила.
Вот уж действительно, разверзлись хляби небесные! Когда Сергей забирал
меня с рынка, начало стремительно темнеть, тяжкие тучи мчались с запада,
грохотало сначала в отдалении, потом все ближе. Ветер вмиг сорвал с