"Пьер Бенуа. Атлантида " - читать интересную книгу автора

отношению к этой лихорадочно написанной тетради у меня нет никакого
авторского самолюбия. Уже давно я отошел от подобных вещей. Но, поистине,
бесполезно, чтобы другие вступали на путь, на который я уже не вернусь.
Четыре часа утра... Скоро над хамадой* [В Сахаре - обширные безводные
пространства с затверделой глинистой или скалистой почвой.] вспыхнет розовое
пламя зари. Вокруг меня дремлет бордж*. [Борджами называются высокие
башнеобразные казармы, находящиеся обыкновенно посреди французских фортов,
возводимых на границах Алжира и Марокко. (Прим. перев.)] Через раскрытую
дверь соседней комнаты я слышу ровное, совершенно спокойное дыхание Андрэ де
Сент-Ави.
Послезавтра мы отправляемся с ним в путь. Мы покидаем бордж. Мы поедем
туда, на юг. Вчера утром пришел приказ министра.
Теперь, даже если у меня и явилось бы такое желание, отступать уже
поздно. И я, и Андрэ, мы оба хлопотали об этом поручении. Разрешение, о
котором я просил, превратилось в эту минуту в приказание. Добраться до самой
вершины иерархической лестницы, пустить в ход все связи в министерстве - и
все это только для того, чтобы ощутить затем страх и неохоту к задуманному
предприятию... Нет!
Я упомянула страхе. Но я знаю, что не боюсь. Однажды ночью, в Гураре,
когда берберы убили двух часовых, и я нашел несчастных солдат с
отвратительными крестообразными разрезами на животах, мне стало,
действительно, страшно. Я знаю, что такое страх. Вот почему теперь, когда я
всматриваюсь в темное безграничное пространство, откуда сейчас быстро
вынырнет огромное красное солнце, я знаю, что вздрагиваю не от страха. Я
чувствую лишь, как во мне борются священный ужас перед тайной и ее
неотразимое очарование.
Все это, может быть, грезы. Воображение воспаленного мозга и
напутанного миражами зрения. Настанет, без сомнения, день, когда я перечитаю
эти страницы со смущением и жалостью к самому себе, с усмешкой человека,
пробегающего в пятьдесят лет письма юности.
Грезы? Игра воображения? Но эти призраки, но эта игра воображения - мне
дороги... "Капитан де Сент-Ави и поручик Ферьер, - гласит телеграмма
министерства, - займутся в Тассили определением статиграфической связи между
апофилитными песчаниками и углеродисто-железистыми известняками... Они
воспользуются этим обстоятельством, чтобы выяснить, по возможности, не
изменилось ли отношение азджеров к нашему влиянию", - и так далее. Если это
путешествие имело бы, действительно, в виду столь жалкий объект, то, я
чувствую, что не поехал бы.
Вот почему я желаю того, чего страшусь. Я буду разочарован, если не
столкнусь лицом к лицу с тем, что вызывает в моей крови странный трепет.
В глубине уэда* [Уэдами называются длинные и широкие долины или овраги
в хамадах (Прим. перев.)] Мия лает шакал. От времени до времени, когда луч
лунного света пронизывает серебряной стрелой вздувшиеся от жары облака и
напоминает о восходящем солнце, горлица начинает ворковать в пальмовых
рощах.
Снаружи доносится шум шагов. Я наклоняюсь из окна. Чья-то тень, одетая
в блестящие черные ткани, скользит по глиняной террасе форта. Во тьме,
насыщенной электричеством ночи, вспыхивает молния: тень выбила огонь для
папиросы. Она сидит на корточках, обратившись лицом к югу. Она курит.
Это - Сегейр-бен-Шейх, наш проводник-туарег. Через три дня он поведет