"Ален де Бенуа. Как можно быть язычником" - читать интересную книгу автора

нового порядка. Стефан Лупаско показывает действительность внутреннего
антагонизма каждой частицы; который делает невозможным полную раздельность
существ (она осуществима только до определенной степени), как, впрочем и их
полную нераздельность: каждый субъект во вселенной представляет собой
актуализацию, объект которой представляет антагонистическую потенциализацию.
Общая теория систем, теория шумов, недавние результаты применения
кибернетики, термодинамика диссипативных структур - все эти дисциплины
различными образами реагируют против "метафизики разделения", при этом не
впадая в противоположную крайность "метафизики сплющивания" и одномерности.
Отвергая механистическое представление о линейности, a также ложные
альтернативы (тело - дух, душа - материя), порожденные дуалистической
мыслью, они открываются для "неогностической" мысли и разрабатывают
представление о мире, одновременно более едином и более сложном, которое
подчеркивает особенности, не упраздняя их, и перестает делать из человека
пришельца в этом мире, не сводя его при этом к иному, чем он сам. "В
действительности, -пишет Марк Байгбедер, - науки - особенно микрофизика и
нейрофизиология - приходят к парадигмам или намекам на парадигмы, которые
ближе к поэтическому воображению, к взглядам досократиков и неоплатоников, к
гностическим и мистическим традициям..., чем к взглядам основателей науки
XVIIи XVIIIвеков, не говоря уже о позитивистах XIXвека" (La gouteille a la
mer, dcembre 1980).
"Противоречие между иудейским единобожием, еврейским и христианским, с
одной стороны и атеизмом[20] с другой, - замечает Клод Тремонтан, - в
противоположность тому, в чем нас пытались убедить, отнюдь не является
противоречием между богословием и наукой, между "верой" и "разумом". В
действительности оно является (...) коренным противоречием, непримиримой
войной между двумя богословиями: иудейским богословием с одной стороны,
которое проповедует, что абсолютное существо отлично от мира, и богословием
природы, каковым является древнейшее эллинское богословие, с другой стороны;
оно проповедует, что божественной является природа" (Les problemes de
l'atheisme, op. cit., p. 437).
Таким образом, язычество подразумевает отказ от этой фундаментальной
прерывистости, от этого разрыва, от этой дыры, каковой является
"дуалистическая фикция", о которой Ницше пишет, что она превратила Бога во
врага жизни, в то время как в действительности он есть прославление и
одобрение жизни ("Антихрист"). Исцелить мир от монотеистического разрыва
значит вернуться к единому проявлению бытия, преодолеть онтологическую
пропасть, отделяющую Бога от его "творений", вернуть жизни противоречивое
разнообразие ее смыслов. Бог не создавал мир, он проявляет себя в мире и
через мир. Он не ограничивает себя тем, что "присутствует везде" в мире, как
это запросто утверждает пантеизм; он скорее представляет собой измерение
мира, придающее ему местный или всеобщий смысл в соответствии с тем, что мы
в нем делаем. Бог связан с бытием мира, и желать приблизиться к нему по пути
разума есть чистый абсурд: "Сколь глуп тот, кто день и ночь стремится тебя
представить!" (Вальтер фон дер Фогельвейде). И, тем не менее, исследовать
мир - значит познавать Бога, понимая, что это знание никогда не будет
полным, некогда не будет совершенным. Так примиряются вера и наука - не на
манер схоластики, которая стремится доказать действительность своих
догматических суждений при помощи универсального разума, а посредством
утверждения общего единства действительности, не имеющей никаких двойников