"Ален де Бенуа. Как можно быть язычником" - читать интересную книгу автора

возвращением всего, исключающим возможность изначального возникновения
времени, первого человека и конечной эсхатологии, вслед за которой не
последовало бы никакого нового начала" (La Scolastique et le thomisme,
Gauthier-Villars, 1925, p. 44). Сам Аристотель в четвертом столетии пишет о
том, что мир божественен: поскольку Бог не хранит в своем сознании как
образцовые причины отдельные идеи всех вещей, он знает только лишь самого
себя, но не творение. Что касается Платона, чья философия в сочетании с
христианской догмой породила августинизм, если он, как кажется, и учит в
"Тимее", что мир был создан и у него было начало, - natumetfactum, как
скажет св. Августин ("О Граде Божьем" 8, 11), то имеет в виду скорее не само
происхождение мира, а отношение, которое может существовать между
чувственным и сверхчувственным миром и которое он стремится объяснить;
другими словами, он приходит к мнению о том, что мир был сотворен, чтобы
объяснить это отношение, а не чтобы вывести это последнее суждение из
первого. В результате получаются два совершенно разных взгляда на человека:
в Библии человек осуществляет себя коллективно путем возвращения к состоянию
"невинности", предшествовавшему грехопадению, в то время как у Платона
человек осуществляет себя путем усвоения как можно большего количества
вечных идей. "Вечность" у Платона есть всего лишь образ жизни мира, которому
принадлежит и Бог.
Изначальная индийская мысль свидетельствует о подобном же представлении
своими идеями Космического существа, Всеобщей души (Атман) и Сознательной
бесконечности (Брахман). Как указывает Ален Даниелу, здесь также нет
"непримиримого дуализма, подлинной противоположности в игре противоречий,
внутри которой осуществляется наше восприятие. Идет ли речь о духе и
материи, сознательном и бессознательном, неподвижном и живом, дне и ночи,
белом и черном, добре и зле, бездеятельном и деятельном, всегда имеются в
виду взаимодополняющие и взаимозависимые противоположности, которые могут
существовать только по отношению друг к другу" (Les quatre sens de la vie,
Buchet-Chastel, 1976, p. 77).
Представление о том, что Бог целиком являет себя через мир, что мир
полностью представляет его лик, немыслимо в иудео-христианстве. "Земля,
обетованная человеку, никогда не будет доступна Богу" - замечает Марк Патрик
Хедерман (De I'interdiction a 1'coute, in Richard Kearney et Joseph Stephen
O'Leary, d., Heidegger et la question de Dieu, Grasset, 1980, p. 288).
Левинас еще более решителен: "Вот в чем заключается вечный соблазн
язычества, исключая ребяческое идолопоклонство! Священное, пронизывающее
мир, - возможно, иудаизм есть всего лишь отрицание этого" (Difficile libert,
Albin Michel, 1963, p. 257).
В язычестве Бог не может быть полностью отделен от мира; таким образом,
он связан с миром не как его абсолютная первопричина, а люди являются не
случайными созданиями, порожденными им exnihilo. Язычество отвергает
представление об абсолютном первотворении, центральное для
иудео-христианского единобожия,[17] как оно отвергает и любую
механистическую эпистемологию, как оно отвергает и любое представление о
полном конце истории, как оно склонно, по словам Шпенглера, заменять
"принцип причинности" (Kausalitaetsprinzip) "идеей судьбы" (Schicksalsidee).
Как утверждает Фихте, идея творения является "абсолютной фундаментальной
ошибкой любой ложной метафизики". Хайдеггер показывает, что идея творения не
имеет отношения к философии. С точки зрения человеческого сознания