"Александр Бенуа. Жизнь художника (Воспоминания, Том 2) " - читать интересную книгу автора

стали меня тискать, теребить и притом, забыв всякую осторожность, они громко
защебетали.
Другие, постарше и похитрее, воспользовались этим моментом, чтобы
вступить в диалог с Сашей, который, встав в лодке и зацепившись багром за
мост, подавал каждой руку. В этих занятиях и в этом шуме мы и прозевали
сигналы тех девиц, которые, исполняя роль передовых часовых, следили за тем,
не идет ли из дворца классная наставница. Внезапно веселые разговоры
замерли, лица вытянулись, а когда я обернулся, то увидал одетую во все
коричневое фигуру пожилой и очень строгой дамы. От ужаса я прилип к земле и
не знал, что мне делать. Дама же, не проронив ни слова, взяла меня за руку и
отвела к берегу, по которому я, до слез посрамленный, сполз к лодке.
Отъезжая от моста, мы еще видели, как к первой классной даме подошли еще
две, как они долго разглядывали букет, ища, вероятно, какую-нибудь
записочку, а затем они, преисполненные достоинства, удалились со всей
гурьбой воспитанниц в сторону дворца. И с тех пор институточкам было
запрещено доходить до рокового места и мы их уже больше не видали. В
следующие же лета дворец под институт не сдавался, самый же мост был
разрушен после того, как вся часть парка за ним была приобретена моим зятем.
Одной из самых замечательных достопримечательностей Кушелевки был тот
вид, что открывался на Неву.
Но вид этот был загорожен высоким глухим забором и потому папа решил
пристроить к забору род балкона, откуда, оказавшись на высоте пяти аршин от
земли, можно было свободно любоваться широкой панорамой. Пребывание на этом
"бельведере" было столь же заманчивым, как и плавание по каналам, и мне
случалось на нем проводить целые дни - одному или в обществе мамы, бонны, а
в 1878 году и той девочки Вари, о которой речь впереди. Так как то, что
творилось на бельведере было видно от самой нашей дачи, то, пока я находился
на нем, ближайшего присмотра за мной не требовалось Когда мне надоедало
глядеть на простор Невы или на то, что творилось под ногами на мощеной
набережной улице, то я обращался к принесенной с собой книжке или рисовал
всякую приходившую в голову чепуху. Любил этот бельведер и брат Миша,
готовившийся тогда стать моряком и гостивший иногда на Кушелевке вместе со
своими товарищами - долговязым бароном Клюпфелем и болезненно близоруким
Виноградовым. Последний был еще замечателен тем, что, несмотря на свои
семнадцать лет, обладал густой черной бородой. Все трое считали себя
настоящими "морскими волками", а так как в традиции "морских волков" входит
и пьянство, то и эти милые, благовоспитанные юноши, выпив за завтраком
втроем бутылки две пива, изображали затем из себя совершенно охмелевших
людей. Они горланили песни вроде "Друзья, подагрой изнуренный..." и этим
обращали на себя внимание прохожих. Они же грызли, как истые матросы,
семячки, сплевывая шелуху на улицу. Я не узнавал нашего скромного Мишу и в
то же время потешался безгранично. Впрочем, юноши не всегда безобразничали
на бельведере, а иногда они забирали с собой туда охапку учебников, зубрили
по ним и производили друг другу пробные экзамены. Кажется, все трое тогда
провалились на приемном испытании в Морском Училище - и не мудрено, так как
все трое не отличались особым прилежанием; год же спустя они были приняты во
флот, а в 1880 году наш Мишенька и Виноградов отбыли на клипере "Пластун" в
кругосветное плаванье, о чем я уже рассказал.
Центром той панорамы, которая развертывалась с нашей призаборной вышки,
служил Смольный монастырь, стоявший на берегу Невы, насупротив нас. Это одно