"Александр Бенуа. Жизнь художника (Воспоминания, Том 2) " - читать интересную книгу автора

состояла из деревянной, утвержденной на сваях пристани, -на которой
помещался ворот (кабестан) для наматывания невода и деревянная лачужка,
служившая жилищем для рыбаков. О тоне я говорю подробнее дальше. Сидя на
помосте тони, можно было любоваться удивительными видами: прямо насупротив
высились церкви и часовни Смольного монастыря, слева по берегу было
расположено предместье Охта с ее церковью и с громадными старинными верфями;
вправо виднелись далекие маковки и шпили петербургских церквей и
водонапорная башня. Особенную живописность придавали пейзажу пестро
расписанные дровяные барки, коими были заставлены оба берега реки или
которые плыли гуськом, привязанные к буксиру. Сколько раз Альбер возвращался
к этим действительно бесподобным мотивам. Вообще он не знал усталости. Если
вечер выдавался ясный, с теми удивительными небесами, какие только и можно
видеть в Петербурге, да еще в Венеции, - то он, едва вернувшись со службы
часов около шести, наскоро закусив и забрав свои художественные
принадлежности, летел со всех ног на тоню. И то художественное возбуждение,
которое им тогда овладевало, способствовало успеху. Это лето было одним из
важнейших в его развитии, и "Кушелевские" акварели Альбера Бенуа, сделанные
с редкой уверенностью и простотой, в порыве энтузиазма, я лично предпочитаю
всему остальному в его творении (Куда девались эти ранние этюды Альбера?
Большинство их было раздарено им, а то и растеряно. И все же масса
оставалась еще в его папках, но была распродана в тяжелые годы революции,
особенно на той сепаратной его выставке, которая была устроена в Доме
искусства. Как я ни умолял тогда Альбера не прельщаться обесцененными
деньгами - ведь инфляционные "миллионы" не стоили на самом деле и десятков
прежних рублей! - он не в состоянии был удержаться от соблазна эти
"миллионы" получить и тут же превращать их в несколько фунтов картошки и
муки.).
В них еще нет и намека на те влияния, которым он подвергся в позднейшее
время, когда он сделался любимцем публики и российской знаменитостью.
Останься Альбер таким, каким он был в те ранние годы, он приобрел бы со
временем европейское имя. Таких художников, каким он обещал быть, не много и
на Западе.
Надо прибавить, что подвижность Альбера не была беспокойной для других,
назойливой, шумливой. Правда, он тащил с собой всякого, кто ему попадался по
дороге, вследствие чего ему приходилось затем работать в окружении довольно
густой группы, что ничуть ему не мешало, но те, кто имел достаточный
характер, чтобы противостоять этому урагану, оставались на месте, да и сам
этот ураган уносился куда-то далеко от дома. Иным образом нарушала
спокойствие и тишину нашего обиталища молодая жена Альбера. На следующее же
утро после их переезда был доставлен на Кушелевку большущий рояль Шредера, и
не успел он несколько отстояться, как уже Мария Карловна принялась на нем
играть гаммы и этюды и разучивать разные труднейшие пьесы.
Эта ученая и учебная музыка наполняла в течение шести часов в день наше
кушелевское уединение. Что в сравнении с этим ближайшим громом представлял
собой отдаленный "водопадный" рокот Красной фабрики. Игра профессиональной
пианистки была в то время чем-то совсем иным, нежели на слух подобранные
марши и контрдансы папы или робкая игра по нотам мамочки, или даже блестящие
импровизации того же Альбера. Тут каждая нота выстукивалась с редкой
отчетливостью, а вереницы их кружились по гулким полупустым комнатам и
градом выливались в сад. Даже уходя подальше в парк, я продолжал слышать