"Александр Бенуа. Жизнь художника (Воспоминания, Том 2) " - читать интересную книгу автора

произведением (как это было с "Коппелией" и "Жизелью"), а произвела на меня
глубочайшее впечатление исполнительница, артистка. То была Вирджиния Цукки,
появившаяся в Петербурге летом 1885 года. Мне только что минуло тогда
пятнадцать лет, но во многих отношениях я себя чувствовал старше и был
несравненно развитее большинства своих сверстников. Посему и мое увлечение
Цукки нельзя отнести к каким-либо детским ошибкам.
Повторяю, я не хочу здесь возвращаться к тому, что изложено в моих
специально балетных воспоминаниях. Ограничусь напоминанием нескольких
фактов. Впервые я вижу Цукки в конце июня или в начале июля в оперетке
"Путешествие на луну" в загородном театре антрепризы Леонтовского "Кинь
грусть". В этих выступлениях итальянская балерина появлялась в небольшом и
довольно скромном танце, не имевшем отношения к сюжету оперетки. Ее еще не
знает широкая публика и она танцует при пустующем зрительном зале. Я сразу
подпадаю под шарм совершенно новой ее манеры, покидаю театр с ощущением чада
в голове и затем предпринимаю раз пять то же длинное путешествие на Острова
только, чтобы в течение трех-четырех минут любоваться, как, под музыку
популярного, но довольно пошленького вальса "Nur fur Natur", Вирджиния,
точно подгоняемая каким-то дуновением зефира, пятясь мельчайшими шажками,
скользит по полу сцены. В этом танце была самая подлинная поэзия, публика не
могла оставаться равнодушной и требовала еще и еще повторений. В середине
июля, я уезжаю на полтора месяца гостить в имение в Харьковскую губернию и
по возвращении застаю уже совершенно иную картину, совершенно иное
настроение. Теперь о Цукки говорит весь город, а вовсе не одни только
балетоманы. Места в тот же недавно пустовавший театр "Кинь грусть" берутся с
бою, и без помощи барышников туда не попасть. Этот фантастический взрыв
успеха артистка завоевала выступлением в отрывках балета "Брама" - и
особенно она потрясла зрителей в сцене, которая ей давала возможность
показать всю силу своего темперамента, всю бесподобную убедительность ее
мимики. Мое начавшееся увлечение вступает в новый фазис и я начинаю
"безумствовать". Когда же становится известно, что Цукки после своего
выступления перед царской семьей в Красном Селе ангажирована с осени в наш
Большой театр, то я готовлюсь к этому счастью с каким-то особенным
возбуждением. Мой друг Володя вполне разделяет мою лихорадку, и мы являемся
в театр на первое выступление Цукки на Императорской сцене, как на великий
праздник, готовые и к тому, чтобы, в случае надобности, вступить в борьбу
против той кабалы националистически-настроенных балетоманов, которые якобы
поклялись устроить скандал заморской звезде. Но никакого скандала не
получилось; видимо, кабала "поджала хвост" перед тем энтузиазмом, который
Цукки возбудила, как только выступила в виде оживленной мумии дочери
фараона. Весь спектакль прошел затем при сплошных бешенных овациях,
аплодисментах и криках, а временами слышался резкий голос великого князя
Владимира, доносившийся из нижней Царской ложи (где обыкновенно сидели
"Августейшие"), голос произносивший на весь театр слова: "Браво, Цукки".
И действительно то, что увидал тогда Петербург, было нечто совершенно
новое. Куда девалась известная академическая чопорность, считавшаяся одним
из главных достоинств русской балетной школы? Не только Цукки воплощала
собой жизнь девушки, полной страсти, любви и нежности, но все вокруг нее
были заражены "эманациями ее гениальности". Гердт был прямо неузнаваем. Он
вдруг утратил всякий намек на привитую ему казенную выправку, он был
совершенно заодно со своей новой партнершей. "Дочь фараона" - этот