"Александр Бенуа. Жизнь художника (Воспоминания, Том 2) " - читать интересную книгу автора

пленительную и лишь "уважаемую" балетоманами танцовщицу. Декорации ветхие,
выцветшие, костюмы "сборные". Да и я сам забрел в театр один без Володи, не
из любопытства, а так - от нечего делать.
И однако этот спектакль оказался одним из самых значительных и произвел
на меня впечатление прямо ошеломляющее. Оно было настолько сильно, что я с
того же дня сделался каким-то пропагандистом "Жизели". В последующие времена
я в разговоре с директорами театров - с Волконским и с Теляковским,
настаивал на ее возобновлении, причем с момента, когда стала выдвигаться
юная Анна Павлова, моей мечтой было увидать ее в этой роли. Наконец, я
добился от Дягилева, чтобы во второй же сезон наших балетных спектаклей в
Париже была включена "Жизель" (в моих декорациях и костюмах) и именно с
Павловой. На самом деле получилось не совсем так. Жизель мы дали, но Павлова
в последний момент подвела, отказалась, соблазненная каким-то более выгодным
предложением, и ее заменила Карсавина. Но от этого ни мы, ни все исполнение
балета нисколько не потеряли. Успех выдался "Жизели" с Карсавиной
решительный и именно с этого триумфа это очаровательное произведение
французской романтики, совершенно было позабытое на родине, делается чем-то
почти модным и его включают в репертуар всевозможных предприятий, и самые
знаменитые балерины считают за честь в нем выступать.
Я не утерпел перед соблазном забежать далеко вперед и упомянуть о
дальнейшей судьбе "Жизели", но, разумеется, в тот день, когда мне выдалось
счастье увидать этот балет впервые, я, тогда еще безбородый юнец, не мог
себе вообразить все, что должно было произойти.
И на сей раз я не увлекся артисткой, исполнявшей роль "Жизели", а
именно самой "Жизелью", всей печальной историей героини. Исключительная
прелесть этого балета заключается именно в "истории" совершенно
неправдоподобной и все же с полной убедительностью переданной в необычайно
сжатой форме "милым Тео", ставшим с тех пор одним из моих идеалов, а в одном
случае и прямым вдохновителем: сюжет моего "Павильона Армиды" навеян одной
фантастической повестью Теофиля Готье. Впрочем, не следует умалять и
значение музыки Адама. Она не принадлежит к первоклассным шедеврам, она не
может идти в сравнение с музыкой Делиба (или Чайковского), но два-три номера
до того удачны и милы, это такие находки, что именно они в значительной мере
способствуют какому-то исключительному воздействию балета на зрителей.
Особенно это касается знаменитого аллегро-лурэ, в котором при первом его
появлении столько любовной нежности, так передано любовное счастье, и
которое при репризе (в сцене сумасшествия) вызывает почти невыносимо щемящее
чувство. Пожалуй, не найти чего-либо, что так бы заражало настроением, как
эта, как будто простенькая и все же единственная в своем роде мелодийка... В
описываемый период я уже совершенно отвык от слез; тем не менее мелодия
аллегро-лурэ (равно, как и некоторые вальсы Шуберта в обработке Листа)
неизменно вызывали во мне известное "щипание в носу" и я должен был
удерживаться, чтобы не разрыдаться.
Следующее мое театральное, балетное увлечение уже совершенно выпадает
из периода "детства", но я не могу не коснуться здесь и его в связи с
предыдущим. Оно является увенчанием того внутреннего процесса, какого-то
вкусового созревания, которое началось с "Коппелии" и "Жизели" (В этом
процессе оказала немалое воздействие и итальянская опера.) и привело к
образованию самых основ моего художественного понимания. И это театральное
увлечение было вызвано балетом, но на сей раз я увлекся не каким-либо