"Александр Бенуа. Жизнь художника (Воспоминания, Том 2) " - читать интересную книгу автора

По-прежнему в начале 11-го действия создавалось очаровательно
"шутливо-мистическое" настроение, по-прежнему в сцене опьянения и наследники
Гердта в роли Франца, и наследники Стуколкина в роли Коппелиуса были
убедительны, по-прежнему все третье действие было полно подлинного
настроения праздника...
Кстати, об этом третьем действии. В Париже одно время его перестали
давать, и это из какого-то ложно понятого пиэтета к памяти Делиба.
Считается, что здесь мы имеем сотрудничество двух авторов - француза Делиба
и немца Минкуса, причем трудно определить, что именно принадлежит первому, а
что второму. Такой пиэтет неуместен. Правда, третье действие не более, как
"дивертисмент", какой-то придаток к главному (тогда, как "пьеса" кончается с
момента бегства Сванильды из кабинета Восковых фигур), и все же этот
придаток необходим для полноты впечатления. Кто бы ни был автор, но и "Марш
колокола", и "Галоп", и "Танцы часов", и "Молитва" - настоящие музыкальные
перлы. Что же касается "Крестьянской свадьбы", то это уже неоспоримо Делиб,
и в его чудесном красочном творении едва ли найдется что-либо равное этому
шедевру! И до чего же мягко, гладко, грациозно, игриво и серьезно исполнял
этот скользящий танец бесподобный в своем роде танцор Литавкин! Вот когда
оживал во всей своей свежести и грации XVIII век, вот что лучше, нежели и
самые изощренные слова, помогло мне познать самую суть этого
очаровательного, столь нелепо охаянного времени, являющегося на самом деле
одним из кульминационных пунктов всей истории культуры... И еще два слова о
"профанации". Если Гуно обвинять в "профанации" Гете (о, глупость
неблагодарной толпы, в которую входит и вся клика якобы передового
снобизма), то и Делиба обвиняют в известной профанации Гофмана. Я ли не
поклонник последнего? Ведь и он столь жуткий, столь близкий, столь "насквозь
поэтичный", Эрнст Теодор Амадеус является моим кумиром и художественным
путеводителем. Вот еще кому я обязан созданием своей "меры вещей". Но именно
благодаря этой самой мере, я не могу согласиться с тем, что Делиб повинен в
какой-либо профанации, когда он передал на свой лад сюжет сказки "Der
Sandmann". Правда, у Гофмана царит "великий серьез", es ist sehr ernst
gemeint, тогда как у Делиба все носит характер потешной шутки. Однако, я
убежден, что, если бы Гофман услыхал музыку Делиба, он первый пришел бы в
безоговорочный восторг. Получилось, во всяком случае, не уродливое
искажение, а нечто самодовлеющее в своей убедительной прелести.
Считая, что я уже достаточно пространно рассказал о всем моем увлечении
балетом - в отдельной книге (Вышла в английском переводе, в 1941 г., под
заглавием: "Remmisoences of thе Russian Ballet".), я не стану в этих своих
общих мемуарах особенно распространяться на эту тему. Однако, ряд балетных
впечатлений, полученных на заре жизни, был слишком значителен для формации
моей личности и моего творчества и обойти их здесь молчанием я не могу.
В том же году, когда я "открыл" "Коппелию" и когда получал на каждом
спектакле этого балета непередаваемую радость, я познакомился и с "Жизелью".
Этот балет, ставший последние годы во всем мире одним из самых излюбленных,
был в те годы в загоне, его давали редко, а наши балерины избегали брать на
себя главную роль. Я же увидал "Жизель" случайно на каком-то утреннике 1885
года. Танцевала не Вазем, не Соколова, не Никитина, а не очень любимая
публикой, костлявая, несколько угловатая, некрасивая и слишком большая
Горшенкова, впрочем, считавшаяся хорошей техничкой. Зал был наполовину пуст
и, вероятно, спектакль этот был дан "на затычку" - чтобы утешить мало