"Нина Берберова. Облегчение участи" - читать интересную книгу автора

Художник Харин поворочался с минуту, нашел удобное местечко и затих.
На двух табуретах, у самого окна, где оба отражались, они сели, и
Асташев сложил свои пухлые руки на коленях, потому что девать их было
некуда.
- Это пришло не сразу. Может быть, еще и не окончательно, но уже от
одного намека стало легче. Вы только не подумайте, что я в церковь зачастил,
исповедуюсь, причащаюсь, иконы развесил. Нет. Но теперь я знаю, что надо
Бога. Надо молитву. Иначе нельзя.
- Поздравляю вас, - сказал Асташев. - У меня есть старая мамаша, я ей
непременно о вас расскажу.
Энгель запахнул свой балахон, поежился, похлопал себя по карманам и
нащупал курево.
- Я вам так благодарен за то, что вы ходили ко мне. Если бы вы знали,
что со мной сделалось еще после того, первого раза! Жил так, как все живут,
и вдруг появление ваше - как труба архангела. Теперь я знаю, что смерть, как
страсть, объяснить нельзя, надо почувствовать. Некоторые живут до старости,
и им не открывается, другие, может быть, с этим вырастают. Ко мне, значит,
пришло в тридцать восемь лет. Вы спросите: что же пришло? Не могу на это
ответить - слова все такие стертые: "сознание неизбежности", "уверенность в
собственном конце", - и выводы из этого. Простите, опять сравню: "она все
шептала: твоя", - это поется в каком-то романсе, и мы уже не реагируем. Но
если вдуматься!
- "А она, страсти полна", - поправил Асташев. - В граммофоне слышал.
- Мне кажется: здесь узел всей человеческой мудрости - в чувстве
смерти, в мысли о конце. Потому что все можно понять, а этого понять нельзя,
все можно допустить, а этого нельзя. Я от мыслей своих из этого окна однажды
чуть не выскочил. Но путь мой был верен. Когда вы были в последний раз, я
уже знал, что невозможно без Бога, но еще не умел сказать. Теперь я
счастлив.
- От души поздравляю вас. Видимо, и здоровье ваше тоже за это время
поправилось. Цвет лица как будто лучше.
Энгель улыбнулся, перевешивая сам себя громадными своими зубами.
- Маленькая надежда, весом не более, может быть, ресницы, не кончиться,
что-то исправить, за что-то ответить; увидеть кого-то, встретить...
кого-нибудь дорогого, при воспоминании о ком невозможно удержать слез, но
главное - быть, быть, продолжаться, хоть как-нибудь. Теперь я знаю, что это
такое. Эта ресница перевешивает для меня вселенную, и даже самые сомнения
кажутся мне блаженством по сравнению с тем, чем я раньше жил.
- Значит, бывают все-таки сомнения?
Энгель сжал свои костлявые руки в два темных кулачка и приставил их к
груди.
- О, уже совсем не те, что были раньше.
Асташев пошевелил ногами под табуретом.
- Я, пожалуй, пойду, - сказал он, - зашел, как говорится, на огонек, а
попал на пожар души.
- Да, - радостно воскликнул Энгель, - идите теперь. Мне совсем уже
больше ничего от вас не нужно.
Асташев встал. Как был, в пальто и с котелком в руках, он прошелся по
мастерской, медленно оглядывая ее, словно уходить ему не хотелось. На столе
стояло глиняное, плоское блюдо, с блестящей, темно-зеленой поливой.