"Нина Берберова. Облегчение участи" - читать интересную книгу автора

зарезал жену и двух детей; открылась собачья выставка; на Формозе ощущались
подземные толчки; поднятие цены на электричество; в Бельгии - министерский
кризис; самоубийство некоей мадемуазель Дюпон: соседи были привлечены
сильным запахом газа. Когда они взломали дверь... В записке она просила
простить ее за беспокойство и писала, что умирает от неразделенной любви.
Когда он проснулся, в комнате было уже совсем темно. Ксения Андреевна
все не возвращалась. Он обулся, написал на клочке бумаги: "Маман, не хотите
ли нынче сходить куда-нибудь, повеселиться? Наденьте самое шикарное ваше
декольте. Зайду в восемь". И так как делать ему было решительно нечего, он
отправился к Клавдии Ивановне, он не был у нее все эти дни.
Клавдия Ивановна лежала в постели. У нее болели зубы, ее лихорадило; в
комнате было неубрано, и ничего вкусного не было сготовлено к чаю.
- Вы знаете, маменька, - сказал он, садясь у постели, - мне ужасно
неприятно, что вы больны. Ей Богу, посидели бы, поболтали бы уютно, - и он
почувствовал, что настроение, собственно, начало падать у него еще раньше:
еще до сна на диване.
- Пять дней не приходил, - сказала она, грея опухшую щеку. - Здоров ли?
С кем пропадал? Хорошо ли кушал?
Он пригорюнился, ответил не сразу.
- Неужели пять дней? Я, маменька, и не вижу, как время бежит. Даже
грустно немножко делается - молодость так и пройдет. Да и прошла уж! Отчего
это у меня настроение вдруг испортилось? Было такое здоровенное настроение.
Это вы на меня подействовали - когда вы больны, у меня душа не на месте. Вы
не встанете, маменька? Ей Богу, попили бы чаю...
Она покачала головой.
- Это оттого, Алеша, что ты все один да один.
Он расстегнул две нижние пуговицы жилета, облокотился о колени и
положил лицо на руки.
- Жениться мне, что ли? - спросил он с усмешкой, но в голосе была
серьезность, и Клавдия Ивановна вся встрепенулась под одеялами. На
какой-нибудь эдакой молоденькой, скромной, влюбленной по уши. Скажут:
русская, нищая... Да, конечно, но зато чистенькая, умыта добродетелью. Два
года в одном платье ходит. Служит.
- Алешенька, - тихо простонала Клавдия Ивановна, боясь его спугнуть.
- Свили бы мы с ней гнездышко. Я ведь теперь - слаба Богу! Не сейчас,
так когда же? Могу себе позволить. Дети у нас были бы, маменька, я вам скажу
для смеха, такие рыжеватенькие - что я, что она, оба светлые. - Он поднял
голову, потрогал лампу, горевшую на ночном столике, и покачался на стуле.
- Мне все это так сейчас в голову пришло - пустые мечтания! Больше для
вас, чем для себя. Мы могли бы тогда поселиться все вместе, я бы холостые
штуки свои бросил. Нет такого человека, кажется, который бы хоть
когда-нибудь о чем-нибудь не помечтал. Была бы у нас прислуга - такая
пожилая, степенная, все бы для нас делала. И ничего бы всем нам не надо было
больше, правда?
Клавдия Ивановна приподнялась на худом локте и уронила слезу в подушку.
- Влюблен, Алеша?
Он посмотрел на нее, и вдруг какая-то жесткая, сухая тень прошла в его
светлых глазах.
- Вы, маменька, не можете перестать жить фантазиями, - сказал он и
встал. - Что я - гимназист? Если уже жениться, то, по крайней мере, чтобы