"Нина Берберова. Облегчение участи" - читать интересную книгу автора

- А в кинематографы? - спросил он, разглядывая ее внимательно.
- Ох, каждый день, - ответила она. - Ведь я служу кассиршей.
На ней было шерстяное, синее платье с пуговками, которые шли по
худенькой груди от ворота к поясу.
- Какие в высшей степени оригинальные пуговки, - сказал Асташев и хотел
дотронуться до одной из них. Она отшатнулась, глаза ее стали темными (а были
светло-карими), и, быстро подбирая и подкручивая на затылке свои светлые
волосы с золотым отливом, она ушла. И он увидел вдруг, что она тонка и
стройна, в меру высока, с высокой талией и длинными, прямыми ногами.
- Ее мать вторым браком за графом Лодером, - сказала Ксения
Андреевна, - тетки у нее полоумные, в страшной строгости ее держат. А она
невинная, между прочим, голову даю, невинная. Феноменально, но факт.
Через неделю он столкнулся с ней у парадной двери.
Он уходил домой, она возвращалась с работы. "Вот тут, - он указал на ее
черную сумочку, - вы носите всю вашу кассу". "Нет, - ответила она, - я сдаю
деньги хозяину, он заходит за ними". "Ах, как жалко, а то бы я обокрал вас в
каком-нибудь переулке". Она улыбнулась смущенно: "А в кассе у меня почему-то
лежит револьвер, - сказала она доверчиво, я не знаю, зачем он собственно
лежит, я не умею стрелять". "Разве бывают такие крупные суммы?" "В том-то и
дело, что нет. Я думаю, его просто кто-нибудь забыл, обронил. Вот уже год,
как у меня там хранятся пять перчаток, - все с правой руки, две связки
ключей, пудреница, зажигалка, булавка с фальшивым камнем. Так и лежат".
"Хотите пройтись немножко? Еще рано, и вечер хороший". "Нет, - ответила
она, - меня ждут дома". И словно не договорив чего-то, она подала ему худую
руку в замшевой перчатке. "Разве у вас нет флирта, и вы всегда возвращаетесь
вовремя?" "У меня нет флирта, и никогда его не было", - ответила она и ушла.
"А ведь она красива, красива! Мила, невинна, тонка, молода; у нее
веселый взгляд и грустный голос, и странно, что до сих пор не замужем. Ей,
наверное, под тридцать", - думал он дорогой, но на следующий день он уже не
помнил о ней и, когда через месяц опять столкнулся с ней на лестнице, не
узнал ее.
Он обернулся, и она обернулась в одно и то же время, и в темноте оба
остановились. "Вы со службы? Так поздно?" "Всегда в это время, в без
четверти одиннадцать". "И завтра, и каждый день?" Она вдруг опомнилась от
этих вопросов и не ответила, посмотрев, не глядя. "Вы похорошели, - сказал
он, - за то время, что мы не видались. А как поживают пуговки? Все на месте?
И до сих пор все нет флирта?"
Она медленно раздвинула накрашенный длинный рот, показала ровные белые,
узкие зубы и серьезно сказала:
- Если не считать вас.
И ушла в тьму нижней площадки, и, когда он зажег свет, шаги ее стихли,
и только где-то хлопнула дверь.
Каждый вечер он встречал ее, но уже не на лестнице, а на улице, и они
несколько минут разговаривали, и всегда находилось, о чем. Он провожал ее до
дому, слушая рассказы о службе, о тетках, о матери, о подругах.
"Хорошенькие?" - спрашивал он, и она отвечала: "Вроде меня. Не очень".
- Из того, что вы каждый вечер приходите к Ксении Андреевне, я
заключаю, - сказала она однажды, смущенно улыбаясь, - что у вас тоже нет
флирта сейчас, если не считать меня.
Но он ответил с неожиданной прямотой: