"Николай Бердяев. Константин Леонтьев" - читать интересную книгу автора

докрасна, и комната наполнялась благоуханием легким и тонким, постоянно,
ровно и надолго... Воспоминания об этом очаровательном материнском
"Эрмитаже" до того связаны в сердце моем и с самыми первыми религиозными
впечатлениями детства, и с ранним сознанием красот окружающей природы, и с
драгоценным образом красивой, всегда щеголеватой и благородной матери,
которой я так неоплатно был обязан всем (уроками патриотизма и
монархического чувства, примерами строгого порядка, постоянного труда и
утонченного вкуса в ежедневной жизни)". По словам самого К. H., у матери его
был характер не ласковый и не нежный, а суровый, сердитый и вспыльчивый. Но
отношение его к матери напоминает влюбленность, и чувство это осталось у
него навсегда. И он никогда не хотел оскорбить тех чувств и идеалов, которым
мать его была верна до гроба. Это были монархические чувства и
консервативные идеалы, и они срослись для К. Леонтьева с образом
прекрасного. С образом прекрасного навсегда связалось у него и родное
Кудиново, которое под конец жизни принужден он был продать мужику,
запутавшись в долгах. Он всю жизнь прожил под обаянием поэзии и красоты
русских помещичьих усадеб. И возненавидел все то, что убивало эту поэзию и
красоту. Либерально-эгалитарный прогресс убивал все то прекрасное, что
связано было для него с образом родной матери и родной усадьбы. Навсегда
запечатлелся в его сердце день именин его сестры и восторженное восприятие
красоты цветов в Кудинове. "С этой минуты у меня явилось и осталось на всю
жизнь ясное, сознательное представление о первых красотах весны и лета; о
том, что цветы в вазе на столе - это что-то веселое, молодое, благородное
какое-то, возвышенное... Все, что только люди думают о цветах, я стал думать
лишь с этого утра 18 мая. И с тех пор я не могу уже видеть ни ирисов, ни
сирени, ни нарциссов, даже на картине, чтобы не вспомнить именно об этом
утре, об этом букете, об этих именинах сестры". У К. Леонтьева очень рано
кристаллизовалась определенная эстетика жизни, и она стала господствующей в
нем стихией. Все жизненные явления он оценивал этой своей неизменной
эстетикой и построил целую теорию эстетического критерия как самого
всеобъемлющего. Даже Афон, Оптина Пустынь, монашество не поколебали в нем
этой эстетики, о которую все для него разбивалось и от которой он не мог
отречься, так как она была заключена в его ноуменальном существе.
В романе "Подлипки", который носит в значительной степени
автобиографический характер, К. Леонтьев описывает поэзию дворянской усадьбы
и вкладывает в героя своего Ладнева свои собственные тончайшие эстетические
переживания. Ладнев, как и К. Леонтьев, дорожит изяществом в чувственности,
его не соблазняет неизящное, простое. Но эстетическое упоение жизнью и
эстетическая ее оценка имеют обратной своей стороной разочарование,
меланхолию и пессимизм, ибо в жизни преобладает уродство и красота
оскорбляется на каждом шагу. Эти разочарования, меланхолия и пессимизм очень
рано начались у К. Н. Он не обольщал себя надеждой, что в земной жизни может
восторжествовать красота. Он рано увидал, что красота идет на убыль, что то,
что люди называют "прогрессом", несет с собой смерть красоте. Он
почувствовал это раньше, чем французские "декаденты", символисты и католики
конца XIX века, но пережил это еще с большим трагизмом, ибо искал эстетики
жизни и не мог утешиться эстетикой искусства, как утешался Гюисманс и др.
Уже герой "Подлипок", жаждавший любви, сладострастия и упоения жизнью,
восклицает: "О Боже мой! не лучше ли стать схимником или монахом, но монахом
твердым, светлым, знающим, чего хочет душа, свободным, прозрачным, как