"Николай Бердяев. Константин Леонтьев" - читать интересную книгу автора

истину, что бытие есть неравенство, а равенство есть небытие. Он проповедует
не аморализм, а более для него высокую мораль неравенства, мораль жизни в
красоте. Он религиозно верил, что сам Бог хочет неравенства, контраста,
разнообразия. Стремление к равенству, к смешению, к однообразию враждебно
жизни и безбожно. Демоническая эстетика ближе к Богу, чем уравнительная
мораль. Поэтому все эстетические оценки К. Н. имеют для него положительное и
объективное социально-политическое, моральное и религиозное значение и
смысл. И также можно сказать, что натуралистическая социологическая его
теория имеет значение и смысл эстетический, моральный и религиозный.
Эстетические оценки у него имеют характер целостных духовных оценок.
"Для меня сильный человек сам по себе, яркое историческое и
психологическое явление само по себе дорого... Мне дорог Бисмарк как
явление, как характер, как пример многим, хотя бы и даже так было, что он
нам безусловный враг". Это оценка эстетическая прежде всего, но также и
оценка моральная, в конце концов, оценка религиозно-онтологическая. "Только
там много бытовой и всякой поэзии, где много государственной и общественной
силы. Государственная сила есть скрытый железный остов, на котором великий
художник - история - лепит изящные и могучие формы культурной человеческой
жизни..." Здесь опять эстетическая оценка совпадает с оценками другого
порядка, общественно-государственной и моральной. "Все изящное, в каком бы
то ни было роде, являясь в действительности, не может не крепить
национальной жизни; оно красит и славит ее". И тут совпадение оценок.
Приведу места, которые как будто бы оправдывают взгляд на К. Леонтьева как
на аморалиста в политике, как на ужасного макиавеллиста. "Хорошие люди
нередко бывают хуже худых. Личная честность, вполне свободная,
самоопределяющая нравственность могут лично же и нравиться, и внушать
уважение, но в этих непрочных вещах нет ничего политического, организующего.
Очень хорошие люди иногда ужасно вредят государству, если политическое
воспитание их ложно, а Чичиков и городничие Гоголя несравненно иногда
полезнее их для целого". "Я ничего не говорю о сочувствиях, о страданиях и
т. п. Все эти сердобольные фразы ни к чему не ведут. Откровенное обращение к
интересам эгоистическим вернее". "Какое дело честной исторической реальной
науке до неудобств, до потребностей, до деспотизма, до страданий? Ни к чему
эти ненаучные сантиментальности, столь выдохшиеся в наше время, столь
прозаические вдобавок, столь бездарные! Что мне за дело в подобном вопросе
до самых стонов человеческих?.. Государство есть как бы дерево, которое
достигает своего полного роста, цвета и плодоношения, повинуясь некоему
таинственному, не зависящему от нас деспотическому повелению внутренней,
вложенной в него идеи". Эти мысли, положенные в основу социологических
исследований К. Н., полярно противоположны субъективизму и морализму в
социологии. Но значит ли это, что он был аморалист? Нет, он видел большую
моральную высоту и правду в холодном объективизме, суровости, жестокости к
человеческой природе, чем в субъективном человеческом произволе, в
человеческих утилитарных чувствах, в идее блага человечества. Это - другая
мораль, хотя и малохристианская. Когда К. Н. восклицает: "Вождей создает не
парламентаризм, а реальная свобода, то есть некоторая свобода самоуправства.
Надо уметь властвовать беззастенчиво!", он не аморалист, он проповедник
морали власти, морали вождей и водителей против морали масс и автономных
личностей. "Где это законное, священное право насилия над волей нашей
ослабло и в сознании самих принуждающих и в сердцах принуждаемых, там, где