"Николай Бердяев. Константин Леонтьев" - читать интересную книгу автора

общественным процессом. "Будем строги в политике; будем, пожалуй, жестоки и
беспощадны в "государственных" действиях; но в "личных" суждениях наших не
будем исключительны. Суровость политических действий есть могущество и сила
национальной воли; узкая строгость личных суждений есть слабость ума и
бедность жизненной фантазии". Вот почему К. Н. был добрым и мягким человеком
и жестоким и суровым социологом. У нас же слишком часто бывает наоборот. Тип
К. Н. не только эстетически, но и этически выше. Так и Ж. де Местр был выше,
чем Ж. Ж. Руссо. Но всей тревожности и сложности вопроса об осуществлении
христианской правды в жизни общества Леонтьев никогда не понимал из-за
своего натурализма и прирожденного своего язычества.

II

На социологическое учение К. Леонтьева имел влияние Н. Данилевский
своей книгой "Россия и Европа", хотя он и стоял многими головами ниже. Н.
Данилевский тоже был натуралистом по складу ума и образования. И он
натуралистически обосновывал некоторые славянофильские идеи. Но уже
Данилевский упрекал славянофилов в "увлечении общечеловеческим" и в том, что
учение их "было не чуждо оттенка гуманитарности". Он уже учил
натуралистически о периодах цветения и упадка, дряхления цивилизаций, и в
Европе, в романо-германском культурно-историческом типе, видел начало
отцветания и одряхления. Данилевский развил теорию культурно-исторических
типов и пытался установить самобытный славянский культурно-исторический тип,
который должен идти на смену типу романо-германскому. Эта теория, довольно
произвольная и в чистом виде совершенно неприемлемая, оплодотворила мысль К.
Леонтьева и дала в нем оригинальные плоды. По складу мышления и подходу к
вопросам Данилевский был ему ближе старых славянофилов, которые никакого
непосредственного влияния на него не оказывали. И у Данилевского и у
Леонтьева было иное отношение к прошлому Европы, не такое отрицательное, как
у старых славянофилов. Данилевский дает Леонтьеву научный аппарат, которым
он пользуется для совершенно своеобразного построения, родившегося из
совершенно других внутренних мотивов и интересов. Со свойственным К. Н.
благородным бескорыстием, отсутствием завистливого и самолюбивого
соревнования, он оценивал Данилевского и его влияние на себя выше, чем тот
этого заслуживает, хотя нельзя отрицать того, что Данилевский был умный и
своеобразный мыслитель. Но мышление самого К. Н. было жизненно-конкретным.
Вот что говорит он о том, как написана лучшая его вещь "Византизм и
славянство", в которую он вложил всю свою общественную философию: "Без
ученой подготовки, без достаточных книжных источников под рукой, подчиняясь
только внезапно охватившему мою душу огню, я написал эту вещь, "Византизм и
славянство". Сила моего вдохновения в то время (в 73-м году) была до того
велика, что я сам теперь дивлюсь моей тогдашней смелости". Толчок для
написания "Византизма и славянства" дала восточная политика. К. Н. не мог
писать без непосредственных жизненных импульсов. Но внутренних побуждений,
определявших всю его философию истории, нужно искать глубже. Это -
побуждения прежде всего эстетические, в конце концов вызвавшие творческую
работу мысли и давшие плод познавательный. Над философией истории, над
судьбой обществ, государств и культур, над движущими пружинами общественного
процесса К. Н. глубоко задумался прежде всего потому, что его эстетически
ранила и ужаснула одна мысль, на которую натолкнула его картина современной