"Николай Бердяев. Константин Леонтьев" - читать интересную книгу автора

серьезном деле жизни "ищите женщину"), и, наконец, внешнюю случайность
опаснейшей и неожиданной болезни и ужас умереть в ту минуту, когда только
что были задуманы и не написаны еще: и гипотеза триединого процесса, и
"Одиссей Полихрониадес", и, наконец, не были еще высказаны о "югославянах"
все те обличения в европеизме и безверии, которые я сам признаю решительно
исторической заслугой моей. Одним словом, все главное мною сделано после
1872-73 годов, то есть после поездки на Афон и после страстного обращения к
личному православию... Личная вера почему-то вдруг докончила в сорок лет и
политическое, и художественное воспитание мое. Это и до сих пор удивляет
меня и остается для меня таинственным и непонятным. Но в лето 1871 года,
когда в Салониках, лежа на диване в страхе неожиданной смерти (от
сильнейшего приступа холеры), я смотрел на образ Божией Матери (только что
привезенный мне монахом с Афона), я ничего этого предвидеть еще не мог, и
все литературные планы мои еще были даже очень смутны. Я думал в ту минуту
не о спасении души (ибо вера в Личного Бога давно далась мне гораздо легче,
чем вера в мое собственное бессмертие), я, обыкновенно вовсе не боязливый,
пришел в ужас просто от мысли о телесной смерти, и, будучи уже заранее
подготовлен целым рядом других психологических превращений, симпатий и
отвращений, я вдруг, в одну минуту, поверил в существование и могущество
этой Божией Матери; поверил так ощутительно и твердо, как если бы видел
перед собою живую, знакомую, действительную женщину, очень добрую и очень
могущественную, и воскликнул: "Матерь Божия! Рано! Рано умирать мне!.. Я еще
ничего не сделал достойного моих способностей и вел в высшей степени
развратную, утонченно-грешную жизнь! Подними меня с этого одра смерти. Я
поеду на Афон, поклонюсь старцам, чтобы они обратили меня в простого и
настоящего православного, верующего в среду и пятницу и в чудеса, и даже
постригусь в монахи".
К. Н. был необыкновенно искренний, открытый, правдивый человек; это
чувствуется в каждой его строчке. Описание величайшего переворота его жизни
поражает своей простотой, отсутствием рисовки и прикрас. Закостенелый
рационалист не найдет ничего особенного в происшедшем с К. Н. Человек
испугался смерти и от страха прибег к помощи высших сил. Случаи такие бывали
нередко. Переубедить такого рационалиста нелегко. Внешние факты сами по
себе, в голой своей эмпиричности, ничего не доказывают. Но тот, кто привык
видеть через внешнюю символику фактов духовную действительность, будет
поражен проявлением в жизни К. Леонтьева действия Божьего промысла. В
происшедшем с ним религиозном перевороте, как и во всяком религиозном
перевороте, основной действующей причиной является ниспосланная ему Божия
благодать. Душевная почва была готова, и Божия благодать совершила дело
перерождения души. Характер духовного переворота предопределил религиозный
тип К. Леонтьева. В его религиозном обращении действовала благодатная сила
Божия, но сам он принадлежит к безблагодатному религиозному типу. Ужас
гибели временной и вечной лег в основу его веры. Эстетическое отвращение к
современной буржуазной цивилизации и буржуазному прогрессу укрепило в нем
любовь к византийскому православию и к монашеству. Тип религиозности К. Н.
был в своем зарождении и основном направлении дуалистическим. Для силы его
религиозных переживаний необходимы полярные противоположности и контрасты.
Отрицательное отталкивание усиливает его веру. Положительные благостные
переживания в нем сравнительно слабы. Он принял христианство прежде всего
как религию страха, а потом уже любви. В очень интересном письме к одному