"Николай Бердяев. Константин Леонтьев" - читать интересную книгу автора

который Запад надел с горя по своему великому религиозному,
аристократическому и артистическому прошедшему". Такого рода ненависть к
европейскому фраку могла быть лишь у человека, влюбленного в великое
прошедшее Запада. Все это очень важно для правильного понимания
миросозерцания К. Леонтьева. По душевным своим основам он не имеет почти
ничего общего со славянофилами, и соприкосновение его теоретического
миросозерцания со славянофильством очень поверхностно. Правильно
сопоставлять К. Леонтьева с Чаадаевым, как это и делает хорошо знавший его
Губастов.

III

Жизнь К. Леонтьева на Востоке дала огромные импульсы для его
творчества. Можно сказать, что самые значительные произведения его написаны
под влиянием переживаний и мыслей, рожденных на Востоке. Восток окончательно
сформировал его духовную личность, страшно обострил его политическую,
философскую и религиозную мысль, возбудил его художественное творчество,
которое посвящено, главным образом, жизни христиан в Турции. Если бы К.
Леонтьев не служил дипломатом на Балканах, то его творческий облик был бы
иным. Все его мышление и все его творчество насыщены образами Востока. Он
почти не может вести своего размышления иначе, как отталкиваясь от восточной
темы. На них развивает он мысли, имеющие мировое значение. Восточные образы
неразрывны для него с красотой и радостью жизни. С этим связана некоторая
узость леонтьевского творчества, некоторая однотонность, недостаток
разнообразия. На Востоке прежде всего искал и осуществлял он эстетику жизни,
но также и эстетику искусства. К. Н. не мог жить только искусством, подобно
французским эстетам, как не мог жить философским созерцанием, отвлеченной
мыслью. Ему нужна была разнообразная жизнь, окруженная образами пластической
красоты. Эстетика его не выносила ничего среднего, умеренного, неяркого.
Более всего К. Н. любил Константинополь и там находил эстетику жизни,
которой в такой полноте не мог найти нигде. "Я люблю самую жизнь этого
посольства (в Константинополе), - пишет он Губастову, - его интересы, мне
родственны там все занятия, и в среде этого общества мало есть лиц, о
которых я вспоминаю без удовольствия, приязни и благодарности. Я люблю самый
город, острова, греков, турок... все люблю там, и будьте уверены, что я
ежедневно терзаюсь мыслию о том, что не могу придумать средство переселиться
туда навсегда. Ни Москва, ни Петербург, ни Кудиново, ни самая выгодная
должность, где попало, ни даже монастырь самый хороший - не могут
удовлетворить меня так, как Константинополь... Только разнообразная жизнь
Константинополя (где есть и отшельники на острове Халки, в лесу, и гостиная
Игнатьевых, и политическая жизнь, и поздняя обедня, и бесконечный материал
литературы)... Только эта сложная жизнь могла удовлетворить моим нестерпимо
сложным потребностям". У него навсегда осталось томление по Константинополю
и мечта вернуться туда. С Константинополем были связаны заветные мечты его.
И трудно сказать, какой Константинополь был ему дороже, Константинополь
византийский или Константинополь турецкий. Константинополь и Греция имели
для К. Леонтьева то же значение, которое для многих имели Рим и Италия. Он
чувствовал и любил красоту старой Европы, но он не жил ею непосредственно,
не черпал из нее источников творческого вдохновения. Его слишком отталкивала
современная буржуазная Европа. Все надежды его на цветущую и сложную