"Николай Бердяев. Константин Леонтьев" - читать интересную книгу автора

неравенстве. Это стало аксиомой его общественной философии. Это не только
критерий красоты, но и критерий жизненности. Кризис он пережил бурно и
мучительно. Нужно было отказаться от Жорж Санд и Тургенева, от западных
учителей, от гуманизма. "Были тут и личные, случайные, сердечные влияния,
помимо гражданских и умственных. Да, я исправился скоро, хотя борьба идей в
уме моем была до того сильна в шестидесятом году, что я исхудал и почти
целые петербургские ночи проводил без сна, положивши голову и руки на стол,
в изнеможении страдальческого раздумья... Я идеями не шутил, и нелегко мне
было сжигать то, чему меня учили поклоняться и наши и западные писатели". И
здесь, когда К. Н. описывает свой политический переворот, как и позже, когда
он описывает свой религиозный переворот, он намекает на какие-то сердечные
влияния. В эротической природе К. Н. всегда существовало место его
внутренней жизни, связанное с его отношением к женщинам, которое он никогда
не раскрывает до конца.
У К. Леонтьева формируется миросозерцание, во многом предвосхищающее
Ницше. Это миросозерцание называют "эстетическим аморализмом". Впервые
выражено оно в романе "В своем краю" устами блестящего Мильнеева.
"Необходимо страдание и широкое поле борьбы... Я сам готов страдать, и
страдал, и буду страдать... И не обязан жалеть других рассудком... Идеал
всемирного равенства, труда и покоя? Избави Боже!" "Нам есть указание в
природе, которая обожает разнообразие, пышность форм; наша жизнь по ее
примеру должна быть сложна, богата. Главный элемент разнообразия есть
личность, она выше своих произведений... Многосторонняя сила личности или
односторонняя доблесть ее - вот более других ясная цель истории; будут
истинные люди, будут и произведения! Что лучше - кровавая, но пышная духовно
эпоха Возрождения или какая-нибудь нынешняя Дания, Голландия, Швейцария,
смирная, зажиточная, умеренная? Прекрасное - вот цель жизни (курсив мой. -
Н. Б.), и добрая нравственность и самоотвержение ценны только как одно из
проявлений прекрасного, как свободное творчество добра. Чем больше
развивается человек, тем больше он верит в прекрасное, тем меньше в
полезное". "Не в том дело, чтобы не было нарушения закона, чтобы не было
страданий, но в том, чтобы страдания были высшего разбора, чтобы нарушение
закона происходило не от вялости или грязного подкупа, а от страстных
требований лица! И Креон у Софокла прав как закон, повелевающий убить
Антигону, и Антигона, которая, любя брата, похоронила его, - права!"
"Нравственность есть только уголок прекрасного... Иначе куда же деть
Алкивиада, алмаз, тигра и т. д.?" "А как же оправдать насилие?" - спрашивают
Мильнеева. "Оправдайте прекрасным, одно оно верная мерка на все". "Что
бояться борьбы и зла?.. Поэзия та велика, в которой добро и зло велики.
Дайте и злу и добру свободно расширить крылья, дайте им простор... Отворяйте
ворота: вот вам, создавайте; вольно и смело... Растопчут кого-нибудь в
дверях - туда и дорога! Меня - так меня, вас - так вас... Вот что нужно, что
было во все великие эпохи... Если для того чтобы на одном конце существовала
Корделия, необходима леди Макбет, давайте ее сюда, но избавьте нас от
бессилия, сна, равнодушия, пошлости и лавочной осторожности... Кровь не
мешает небесному добродушию... Жанна д'Арк проливала кровь, а она разве не
была добра как ангел? И что за односторонняя гуманность, доходящая до
слезливости?.. Одно столетнее, величественное дерево дороже двух десятков
безличных людей, и я не срублю его, чтобы купить мужикам лекарство от
холеры". Как необычны и странны эти речи в России шестидесятых годов, жившей