"Кирилл Берендеев. Долгое расставание " - читать интересную книгу автора

коробок спичек, чиркнул одной. Пламя горело ровно, ярко, не колышась.
Успокоившись немного, он нагнулся за упавшей свечой. А сам присел рядом
на единственный стул; вся прочая мебель, кроме кровати и стола, пошла на
укрепление дома от ветра, врага, неумолимого в своей страсти, ныне с яростью
рыщущего снаружи.
Огонек свечи осветил голые бревенчатые стены и горбыли досок, коими
были забиты изнутри окна. Гвозди кое-где проржавели от мерзостного паучьего
дыхания, и начали подаваться; их надо будет сменить - еще одной бури они не
выдержат. Но это потом, когда уйдет ветер, когда отыграет свое буря.
Ящик с толстыми трехгранными гвоздями стоял у самой двери - наиболее
уязвимого места в доме. Вот и сейчас, когда ветер вновь разбежавшись, ухнул
в дверь, комок кошмы, вбитый недавно в щель, выпал, и зловонное щупальце
снова протянулось в комнату.
Он снова забил кошму в щель. На этот раз сделать это удалось с куда
большим усилием, ветер визжал и вырывался, застигнутый врасплох. И тогда он
оторвал доску от ящика с гвоздями и равномерно стал наносить удары, вбивая
за раз гвоздь на полсантиметра в тугую древесину. И все это время ветер выл
и стонал, словно один из гвоздей вошел в его щупальце - то, проникшее в
комнату, - и продолжал впиваться все глубже и глубже в него, прибивая к
двери, причиняя невыразимые страдания. Гвозди в ящике были с зазубринами, и
уже не могли быть выбиты назад, разве что с куском доски, и ветер знал это и
оттого выл яростней и отчаянней. И он чувствовал боль в вое ветра, и
недобрая улыбка перерезала его лицо. И с ухмылкой этой продолжал наносить
удары по гвоздю, а ветер отвечал ему после каждого - стонами, всхлипами,
яростным лаем, безумными ударами в дверь. Он закончил бить только, когда
шляпка зазвенела, не в силах двигаться дальше в дерево и ветер прекратил
безумствовать и смирился с потерей.
Пламя свечи вновь успокоилось. И в этот миг в крышу, а затем и в стены,
ударил град. Будто эхо ударов его молотка, поднявшись к брюху паука,
вернулось назад, шарахнуло, что есть силы: и задрожал дом, заплясал потолок
и стены, и затрепетало пламя свечи. И завыл, захохотал яростно ветер, вторя
обрушившимся ударам.
Он поднялся по приставной лестнице на чердак. И долго вслушивался в
грохот, здесь ставший артиллерийской канонадой, искал наощупь - свечу он
оставил, и она светила ему снизу, вырисовывая теплый желтый квадрат люка -
искал долго выбоины, щели, в перекрытиях, в косых досках потолка, искал, и,
к счастью для себя, не находил. Ничего, что помогло бы пауку проникнуть в
его дом.
Сколько раз пытавшемуся, но с каждым разом оказывающимся все менее
удачливым: его противник уже привык к неизменной тактике паука и научился
противостоять ей. Но каждая новая попытка была все сильнее, все отчаяннее
предыдущей, все злей и яростней. Прежде он не создавал бы столь надежной
защиты, паук не справлялся и с куда менее прочными запорами, прежние
старания были словно пробами сил, атаки на дом длились всего несколько
минут, а затем паук, вновь удалялся в свое логово. Но с каждым разом попытки
эти становились все несдержанней, неукротимей, силы паука росли, как рос и
он сам, как рос и барьер, выставляемый на его пути; они росли одновременно
друг с другом, совершенствуясь в попытках превзойти противника. Вот и сейчас
натиск паука только усиливался, хотя прежде он давно уже должен был бы пойти
на спад, все яростнее колотил град в крышу и стены дома, все безумнее