"Кирилл Берендеев. Долгое расставание " - читать интересную книгу автора

паутины,.
Мужчина больше не смотрел на подползавшего паука, шумно ворочающегося
на своей паутине, его приближение можно было почувствовать иначе. Ветер стих
совершенно, и птицы замерли, затихли, забившись в гнезда, скованные,
обездвиженные страхом и спеленатые им. Все смолкло. И ни один лист не смол
шелохнуться, лишь скрученные, искореженные давешними безумными порывами
смертоносных ветров, голые дерева поскрипывали тягостно, постанывали, не то,
вспоминая недавние бури, не то, готовясь к новой неизбежно надвигающейся
схватке за жалкое свое существование, еще теплящееся неприметно под толстым
слоем коры, и крепче вцепляясь в скудную землю блеклыми, далеко
расползшимися корнями.
Тишина надавила неподъемным грузом на барабанные перепонки, заставляя
его поминутно сглатывать. Но он все продолжал стоять на крыльце, всем
существом своим предчувствуя надвигающееся.
Грязно-желтое небо окончательно превратилось в серую муть, цвета
свинца, и стало затягиваться долгими проводами темной от ядовитого сока
слюны, паутины, выбрасываемой могучими жвалами из паучьей пасти. И когда
первый протуберанец завис прямо над его домом на юру, медленно
расплывающийся, словно тушь на промокательной бумаге, неожиданно
зашевелились листья у стоящего подле дома старого скорченного бука. Легкий
ветерок небрежно пробежался по ним, с хирургической точностью нащупывая
слабину, и бук заскрипел жалобно. А следом пришел другой ветер - более
смелый и наглый. Резко рванулся из потаенной щели, из складки на вислом
брюхе паука, уже разросшегося в половину небосвода, и бросил зловонные пары
в лицо стоявшему на крыльце. Мужчина закашлялся и быстро вошел в дом. Запер
дверь, сперва на оба засова, затем на четыре тяжелые щеколды, связавшие
дверь стальными прутами с порогом и верхней частью стены. В наступившей
темноте, зажег свечу и проверил прочность запоров с помощью молотка,
лежавшего на столе.
И в тот же миг в дверь с разгона, что есть силы, ударил ветер.
Ухнул и расплескался снаружи по всему дому. Дверь задрожала, но
выдержала, лишь ржа слетела с петель, посыпавшись на пол. Он запер дверь на
тяжелый амбарный замок - это было последнее его укрепление. Пока он возился
с запорами, щупальцем своим ядовитый ветер все же прокрался в дом и загасил
свечу, уронив на пол.
Он всадил в незаметную прежде щель тугой отрез кошмы и узким концом
молотка забил его, как мог, глубоко. В дверь снова ударил ветер, зло, с
хрипом, со свистом, с повизгиванием, ударил, и, отброшенный плотно
подогнанными досками, разбежавшись, ударил еще раз. Дом содрогнулся от
удара. Содрогнулся и сжался, ожидая нового.
В комнате было темно: темнота вливалась в щели от забитых досками
окон - забитых изнутри и снаружи, так что они почти не пропускали света. Но
света снаружи не было, тьма залила небосвод смрадно-черным - брюхо паука
зависло над самим домом, над всем пространством вокруг, зачернив горизонты.
Ветер гулял вкруг дома, спускаясь с небес с паукова брюха и возвращаясь
назад, - выискивал бреши в крепко сложенных бревенчатых стенах, в черепице
крыши, в двойных дубовых досках чердака. Хоть где-нибудь, хоть когда-нибудь,
хотя бы одну. Одну-единственную, ему будет достаточно.
Как в тот, первый раз.
Воспоминания заставили его вздрогнуть. Пошарив по столу, он нащупал