"Михаил Березин. Эвтаназия" - читать интересную книгу автора

Но среди них нет литературного. Несмотря на изданные книги.
На всякий случай я перечислил еще раз: Антипончик, Кум Тыква, Гендос,
ну и Геннадий Эдуардович Твердовский. Прошу любить и жаловать. Или не любить
и не жаловать. Пожалуй, в знак борьбы с литературными штампами выберу
последнее: не любить и не жаловать. Лучше любить и ублажать. Или там любить
и обожать. Или любить и оказывать всяческие знаки внимания.
Одним словом, перед вами в одном лице Антипончик, Кум Тыква, Гендос и
Геннадий Эдуардович Твердовский. Прошу любить, обожать, ублажать и оказывать
всяческие знаки внимания. Вот так - без штампов - пожалуй, лучше.
Оказывается и борьба с литературными штампами может приносить дивиденты.
Момина допила чай.
- Думаю, пора мне уже перейти к цели своего визита, - сказала она.
- Ах, есть еще и цель, - насторожился я.
Чего доброго выяснится, что и она не отказалась бы меня изнасиловать на
правах коллеги по глубокому бурению. Меня ведь на армейской кровати тоже еще
никто не насиловал. А уязвленный автор - хуже импотента. Сначала нужно
заниматься делом, а уж потом критику наводить.
- То, что я сейчас рассказала о рассказах, илюстрирует многогранность
вашего имитаторского дара (это на ее совести - "рассказала о рассказах", со
столь дивным литературным слухом можно бы выражаться и поизящнее). Нет,
имитаторского - не совсем верно. Вы просто пользуетесь чужим инструментарием
для работы над собственными вещами. Чужими шаблонами и формами. Чужими
интегральными схемами, которые запрятаны в глубине корпуса и практически не
видны (фраза, достойная моего приятеля Тольки Евлахова). Возможно, вы -
лентяй, но дело не в этом, причины меня не интересуют. Я пытаюсь выразиться
поточнее, потому что это важно. Читатель чувствует, что это - не дешевая
поделка, что внутри что-то действительно происходит, ворочается, дышит, но
вот что именно его, как правило, не интересует... Черт возьми, - сказала
она, - кажется, я запуталась. Пошла по кругу.
- ...Хорошо, - сказала она и взяла в руки папочку цвета маренго. - В
последние годы мой отец неожиданно прославился, выдвинулся в ряды наиболее
почитаемых писателей, которого к тому же знали и охотно издавали за
рубежом...
- Позвольте, - перебил я ее. - Возможно, я и ошибаюсь, но мне не
удается вспомнить ни одной книги Момина, вышедшей за последнее десятилетие.
- Погодите торжествовать, - сказала она. - Как раз десять лет тому
назад отец взял себе псевдоним.
- Какой?
- Середа.
- Не может быть! - воскликнул я. - Виктор Середа и Виктор Момин - одно
и то же лицо?
- Да. А вы не столь уж проницательны, если вас это удивляет.
- Ну, во-первых, я почти не читал Момина, хотя, разумеется, я читал
Середу. Во-вторых, я никогда не задавался целью проводить какие-либо
литературные параллели, я ведь не "пытливый читатель" - я и писатель-то, как
вы изволили заметить, не очень пытливый. А, в-третьих, для чего это вдруг
понадобилось Момину брать себе такой псевдоним? Он что, намного
благозвучнее? Я бы не сказал.
- На этот вопрос мне и самой сложно ответить. Мало того, он не
стремился афишировать, что он - Середа, об этом было известно только его