"Кэрол Берг. Песня зверя" - читать интересную книгу автора

черточку.
Когда я допил вторую чашку, он предложил мне третью, но я взял себя в
руки и отказался. Голодные не рассуждают, но мне приходилось бывать в самых
бедных уголках мира, и я знаю, что бывает с теми, кто жадничает после
слишком долгого воздержания. Должно быть, Нарим, вешая чашку на край
котелка, увидел панику в моих глазах. Он улыбнулся и заверил меня:
- Никуда это от вас не денется. Когда вы проснетесь, внизу растопят
печки, и огонь будет реветь вовсю, а я попрошу моего приятеля повара, и он
разогреет вам суп. Пойдет?
На сей раз мне удалось улыбнуться, и я прижал руки к груди и склонил
перед ним голову так, как будто он был камергером самого короля.
- Когда-нибудь, я думаю, вы вполне оправитесь, - пообещал он,
придерживая меня сильной рукой за плечи так, что я сумел снова улечься на
живот, и это было почти не больно. - Вы вернулись из преисподней, а в вас
еще горит огонь жизни. Боги не оставят вниманием такое сердце.
Он хотел сказать мне приятное, но я ему не поверил. Сердца у меня
больше не было.


Глава 2


Горикс его звали. Тюремщика моего звали Горикс. Он дал зарок одолеть
меня. Единственное лицо, которое я видел за семнадцать лет. Это был могучий
круглолицый веселый детина с железными мышцами, а пронзительные его глазки
от удовольствия превращались в щелочки. Он жил возле моей камеры и приносил
мне вязкую кашицу и несвежую воду - ровно столько, чтобы я не умер. Его
трапезы были едва ли роскошней, а жил он в темной каморке без окон, размером
чуть больше моей вонючей душной норы. Он был, в сущности, такой же узник,
как я, только он и представить себе не мог, что где-то может быть лучше.
Когда мой бог взывал ко мне, Горикс во тьме Мазадина выслушивал мой
ответ, и когда песня кончалась, а восторг священнодействия еще переполнял
мне душу, железная дверца камеры отворялась и появлялось ухмыляющееся лицо.
С терпеливым вздохом Горикс прицеплял цепь к моему ошейнику, выволакивал
меня из камеры и надевал мне на голову черный холщовый мешок. Привязав меня
к стулу, он клал мои руки на верстак и принимался кудахтать над ними, словно
наседка: он перебирал мои пальцы и бормотал о том, что удалось ему в прошлый
раз. Если он замечал, что кости начинали срастаться, на стол с лязгом падали
железные клещи и сталь смыкалась вокруг пальца, который будет сегодня
первым; а потом он ломал их все - один за другим. Тычками и пинками он
приводил меня в чувство, а потом пристегивал цепь к стене и брался за хлыст.
Он был настоящим художником, он гордился своим мастерством, он был готов
предаваться любимому делу весь день напролет - и держать меня на грани
смерти, но дальше не отпускать. Это было запрещено. Я не должен был умереть.
Пока я жив, мой кузен ничего обо мне не узнает. Удовлетворившись, Горикс
возвращал меня в камеру, где было не лечь и не встать, и оставлял меня во
тьме, пока Роэлан не призовет меня и не потребует снова петь ему, - а я
отвечу. Как дурак.
Я терпел десять лет. Роэлан утешал меня, он шептал мне, что верность
мою оценят, хотя я решительно не понимал почему, ведь меня никто не слышал,