"Кэрол Берг. Песня зверя" - читать интересную книгу автора

кроме бога и тюремщика. Но я цеплялся за его голос, был счастлив, восхваляя
его, разрешал его музыке вздыматься в душе и мечтал, чтобы муки окончились.
И вот после стольких лет преданного служения голос стал стихать, тьма
сгустилась, и я пел музыку своего сердца, но не было мне награды. И вскоре
мне остались лишь боль, тьма и жалкие остатки воли к сопротивлению. И это
было не все.
Горикс это заметил. Он кивал и улыбался щербатой усмешкой, глядя сквозь
решетку, и, вытаскивая меня из камеры, чтобы проделать все это еще раз,
бормотал: "Уже скоро".
Раскладывая инструменты и оглаживая мои узловатые пальцы, он
чувствовал, как я дрожу, он слышал, как я шепчу: "Пожалуйста, не надо, не
надо больше..."
- А ты не рыпайся. Будь паинькой. И тогда через семь лет, с этого
самого дня, мы с тобой распрощаемся, - говорил он, ломая мне кости. - Ничего
больше и не надо. Семь лет веди себя смирно - и иди себе на все четыре
стороны.
Настал день, когда я не смог больше терпеть. Этого он и ждал. Я слышал,
что бывают на свете выдающиеся мужчины и женщины, которых ничем не взять. Я
не из таких. Горикс сломал мне все пальцы на левой руке и уже сомкнул клещи
на большом пальце правой.
- Не надо, - униженно просил я. - Ради Семи богов - не надо!
- Будешь паинькой?
- Не надо!
- Будешь слушаться, будешь молчать?
Голова моя затуманилась от боли, и я не успел ответить. Поэтому он
сделал с правой рукой все, что хотел, и, когда я взмолился о пощаде и
поклялся, что замолчу навсегда, он заявил, что не верит, и снова заголил мне
спину, и я подумал, что этого мне не вынести, потому что у меня даже
гордости не осталось. Но он сделал свое дело, и когда я снова услышал тихий
божественный зов, то не ответил. Я скорчился во тьме, прижал к груди
изувеченные руки и молил Роэлана о прощении, ибо больше я не буду петь во
славу его. Музыка покинула мое сердце - остались только тьма и тишина.
Начали свой отсчет семь бессмысленных лет, и настало время, когда я перестал
слышать зов моего бога и понял, что воистину умер.


Глава 3


Примерно за неделю усилиями Каллии и Нарима я стал почти похож на
человека. Я мог глубоко вдохнуть и не упасть при этом в обморок, хотя
по-прежнему кашлял так, что самому становилось страшно, и чихал как
заведенный. Скромное меню из супа и хлеба, а потом и сыра - когда я окреп
настолько, что смог его переваривать, - казалось мне слаще всех деликатесов,
которые мне приходилось пробовать в юности в сотне лучших домов. Я набрал
чуточку веса, и Каллия сказала, что цвет лица у меня просто в тысячу раз
краше прежнего, - должно быть, ее привычка к непринужденному раздеванию
заставляла меня постоянно багроветь в ее присутствии. Она притащила мне
грубую шерстяную рубаху, пару коричневых штанов, которые были неизмеримо
чище моих отрепьев, и даже поношенные крестьянские башмаки, которые