"Михаил Берг. Дет(ф)ектив " - читать интересную книгу автора

ржавым, мучительным наслаждением, громыхая на всю округу, захлопнул за собой
дверцу.
Утренний звонок телефона как ковер-самолет, никогда не сбивающийся с
курса, с удивительной точностью и постоянством переносил его в полудрему
пустой квартиры на левом берегу Невы, и рука уже нашаривала трубку на
столике сверху, испытывая несколько мгновений удивительного блаженства,
будто оказывался в раю; но потом, по той же воздушной дуге, если не быстрее,
переносился обратно, как обман воспринимая белые стены, которыми какой-то
злой шутник заменил мятые винно-красные, с орнаментальным тиснением шелковые
шторы, а потом голос фрау Шлетке пел ему через стену: "Бо-pы-ыс! Бо-pы-ыс!
Герр Лихтенштейн! К телефону".
Только неуклюжий пошляк, для которого неточное обозначение - панацея в
его приблизительном существовании между двумя безднами, мог бы назвать это
ощущение, эти два промелька блаженства - ностальгией. Пепелище он поменял на
пустое место, прекрасно понимая смысл рокировки, не заблуждаясь, но и не
сетуя по поводу несуществующих теперь потерь. То, куда его переносил
ковер-самолет пробуждения, было не его квартирой, три месяца назад закрытой
на ключ без душераздирающего скрипа замка - навсегда? - а каким-то
пропущенным, не до конца использованным временем из прошлого, счастливого в
своей неосведомленности по поводу будущего, взятого под залог с самыми
радужными и честными намереньями. Тот дом, город, страну, которые он
покинул, были совершенно пусты, ему не с кем и не с чем было прощаться, не о
чем жалеть, некуда возвращаться. Все это не годилось ни для жизни, ни для
романа, как использованные и испорченные декорации прошлогоднего спектакля,
а то что память, строя свои комбинации, расставляла ему ловушки - он знал им
цену. Hо - всему свое время и место; он давно, кажется, со студенческой
скамьи, не перечитывал Корнеля.
Гюнтер, запинаясь, постоянно проваливаясь в рыхлое мычание между
словами, сообщил уже известное: в двенадцать пополудни состоится то, что в
Руссланд называлось "заседанием кафедры". Два часа немецкой говорильни, в
процессе которой он, пока не разболится голова, изображая начинающего
рыболова, будет таскать лишь мелкую плотву самых употребительных слов из
того плоского и на скорую руку вырытого прудика, что и являлся его словарным
запасом. Его присутствие столь же бесполезно, сколь и обязательно -
слагаемые этикета, отменить который было уже не в его власти. Достаточно
понимая все - но не слишком ли? - Гюнтер в трех предложениях успел перейти с
полуофициального тона на извиняющийся и закончил опрометчивой шуткой, от
которой у герра Лихтенштейна инеем покрылось нутро: "Это есть вам
дополнительный подарок - называться: урок языка. Вместо фрау Торн.
Бесплатно". - "Фрау Торн готова освободить меня сегодня от урока? Я как раз
намеривался поразбирать бумаги, еще с приезда...". Нет, он просит извинить,
он сказал "вместо", а хотел сказать - как же это будет по-русски? - "плюс,
да?" Фрау Торн будет сегодня у профессора Вернера, она "будет тоже
договариваться сам, о'кэй?" - "О'кэй!"
Телефонная трубка ложится в прокрустово ложе выемки со стоном
облегчения, который, к счастью, не передается на другой конец провода и не
пеленгуется никем, кроме его мозга, как стон. Гюнтер никогда не скажет: "Моя
жена просила вам передать, чтобы вы захватили с собой маленький словарик", в
соответствии с ложной немецкой церемонностью, раз Андре - его частный
учитель немецкого языка, значит, она коллега Торн и ассистентка профессора