"Михаил Берг. Дет(ф)ектив " - читать интересную книгу автора

него ждут какую-нибудь розовую и пушистую банальность:
"Госпожа Торн прекрасно говорит по-русски".
"О, - Вернер тут же перешел на заговорщицкий шепот. - Фрау Торн - из
хорошей русской семьи".
"Да? - симулируя удивление отозвался он, как бы по-новому оглядывая
Андре, тут же презрительно сузившую глаза".
"Да, да, ее родитель, нет, как это будет - ее грандродитель, да, да, ее
дед переехал в Германию очень давно, еще при Веймарской республике, у вас
еще тогда, вы понимать..."
"Да, конечно, после революции".
"Это был очень уважаемый человек - мэр, нет, русски будет -
градоуправитель Рязань".
"Мой дед был городским головой, купцом первой гильдии, - Андре
укоризненно сложила губы, и медленно легла спиной на спинку кресла. - Это не
одно и тоже".
Гюнтер уже давно показывал ей на что-то, делая ужасные глаза, и наконец
не выдержав, махнул рукой в сторону кухни, давая понять, что она забыла про
обязанности хозяйки дома.
"Еще мартини, господин Вернер?" - фрау Торн была уже на ногах.
"Может быть, герр Лихтенштейн все же удостоит нас своим суждением?" -
Карл Штреккер, откинувшись назад, смотрел на него птичьим взглядом сквозь
свои круглые очки. Круглолицый Бертрам, добродушно кивал, желая его
приободрить, одновременно срывая обертку с сигары, взглядом обещая поддержку
и разыскивая куда-то девшийся нож, чтобы открыть дымоход в своей гаванской
торпеде. Мартенс возился с банкой пива, отставив ее на почтительное
расстояние, чтобы не забрызгать свой песочный в крапинку пиджак; Гюнтер
излишне энергично жестикулировал, объясняя что-то Андре на домашнем языке
глухонемых.
"Я вряд ли смогу сказать что-либо вразумительное. Форма - в том числе и
в искусстве - это способ обуздать стихию. То есть то, что человек боится
больше всего на свете: рок, стихия, жизнь без прикрас, обыденность как
таковая, хотя все это не точно и так далее, и так далее. Форма мне видится в
роли громоотвода. Человек боится молнии, крыши всех домов в округе увенчаны
соответствующим сооружением. Человек боится стихии - форма позволяет - как
бы это сказать - адаптировать, упростить, сделать не таким страшным и
беспощадным ощущение от столкновения со стихией. Западная культура,
несомненно, преуспела в этом больше; русская, может быть, более искренняя,
но и безрассудная, всегда стеснялась упрощения и больше распахнута для
цельной неадаптированной жизни, в том числе и потому, что меньше боится
природы. А потому форма русского искусства - а это всегда условность,
правила восприятия, приручения рока - как бы несовершенна, когда намеренно,
когда интуитивно косноязычна, шероховата, полна складок, прорех, нестыковок,
зато таит в себе больше возможностей для разговора от души к душе, имея в
виду, конечно, не противную задушевность и лиричность, а непосредственность
разговора со стихией".
"Hу, знаете, - Карл Штреккер смотрел подчеркнуто насмешливо, - все это
как бы одни абстракции. Рок, стихия, жизнь без прекрас. Достоевский
переписывает Диккенса, внося в свои писания свою необузданность, да и
неумение себя обуздать, зато у него стихия. Ваши Пушкин, Лермонтов и кто там
еще, переписывают Байрона, потому что большинство читателей не знают