"Михаил Берг. Нестастная дуэль " - читать интересную книгу автора

извинившись, что сам заставил меня долго дожидаться. Я сказал, что тогда
собираюсь просить быть моим секундантом известного ему и мне князя Гагарина.
Он тут же объявил своим секундантом П. Долгорукого.

Затем разговор несколько оживился, и мы начали говорить о начатом им
издании журнала. "Первый том был слишком хорош, - сказал Х**. - Второй я
постараюсь выпустить поскучнее: публику баловать не надо". Тут он
рассмеялся, и беседа между нами, до появления Долгорукого, пошла почти
дружеская. Петр Андреич явился, в свою очередь, заспанный, с взъерошенными
волосами, и, глядя на его мирный лик, я невольно пришел к заключению, что
никто из нас не ищет кровавой развязки, а что дело в том, как бы всем
выпутаться из глупой истории, не уронив своего достоинства. Петр Андреич тут
же приступил к роли примирителя. Х** непременно хотел, чтоб я перед ним
извинился. Обиженным он, впрочем, себя не считал, но ссылался на мое
положение в свете и как будто боялся компрометировать себя в обществе, если
оставит без удовлетворения дело, получившее уже в небольшом кругу некоторую
огласку. Я, с своей стороны, объявил, что извиняться перед ним ни под каким
видом не стану, так как я не виноват решительно ни в чем; что слова мои были
перетолкованы превратно и сказаны в таком-то и таком-то смысле. Спор
продолжался долго. Наконец мне было предложено написать несколько слов г-же
Х**, из-за которой все и началось. На это я согласился, написал прекудрявое
французское письмо, которое Х** взял и тотчас же протянул мне руку, после
чего сделался чрезвычайно весел и дружелюбен. "Il n'y a qu'une seule bonne
soci #233;t #233;, - сказал он мне, - c'est la bonne"[12]. Я получил
приглашение отзавтракать вместе, но был вынужден отклонить его, извинившись
необходимостью привести себя в порядок после дальней дороги.

- Не будете ли вы вечером у Мещерских?

- Буду рад с вами повидаться. Я сейчас прямо к нему.

- Всегда к вашим услугам.

Мы вышли вместе с Долгоруким, который и подвез меня.

Перебирая потом это происшествие, тысячу раз возвращаясь мыслями своими
к пережитому, я находил множество моментов, которые бы позволили пойти всему
дальнейшему иначе, изменив то, что, казалось, изменить нельзя, - в том числе
и мое участие в этой истории. Но тогда, выйдя от Х** и вдохнув влажный
зимний воздух полной грудью, я чувствовал только одно радостное
освобождение; снег весело таял на крышах и двойных фонарях карет, умирал под
ногами и пепельными кружевами оторачивал каждую лужу; осунувшиеся сугробы
рыхлыми горами оседали вдоль тротуаров; в мои планы входило не мешкая ехать
обратно и успокоить Катеньку. То-то беспокоится бедняжка! Не ведает, какой
груз свалился с плеч моих, - как хорошо дышалось, какие волшебные планы
носились в голове моей! Думал ли я, что от меня теперь зависит судьба
отечественной словесности, вообще судьба целого народа? Ничуть не бывало,
фатум не открывал своих секретов, и роль, мне предназначенная провидением,
была мне неведома, хотя я уже давно играл по чужой партитуре. О, если бы я
не задержался на эти три дня!