"Михаил Берг. Нестастная дуэль " - читать интересную книгу автора

наслаждаясь их скрипением. Только в лютые морозы, катаясь по утрам верхом,
он надевал рукавицы и подвязывал платком уши. Однако ж не любил этих рукавиц
и платка, и если надевал их при ком-нибудь, то всегда с горечью замечал:
"Вот уж, батюшка, и старею, рукавицы надо надевать".

В былое царствование он пару раз, как передавали, появлялся в
Петербурге, но переодетый так, что его мудрено было узнать. Начальство
только с опозданием было извещаемо о его мистификациях, хотя он решался
посещать и театр, так как подружился с предводителем тогдашних балетоманов,
который вместе с Х** делал репетицию аплодисментов и вызовов и отряжал в
раек наемных хлопальщиков, где по установленному знаку они должны были
вызывать дружно. Некоторые утверждали, что Х** был замечен при пуске нашей
первой железной дороги, хотя это известие маловероятно, так как там было
слишком много глаз, способных раскрыть его инкогнито. Но то, что он, как
мальчишка, катался в поездах, когда железная дорога соединила Москву и
Калугу, видели многие, что и зафиксировали в своих воспоминаниях. Как,
впрочем, и его крылатую фразу: "Россию изменит железная дорога и скорое, но
справедливое судопроизводство"".

Упоминается и его несколько растрепанный образ жизни в те два года,
пока к нему не приехала Наталия Николаевна, заставшая его в большой нужде и
в долгах. До смерти отца он имел только четыреста душ крестьян, но до того
разоренных, что Х** нуждался даже в сотне рублей. В большом доме его
царствовала неописуемая грязь и нечистота; более чем в половине окон торчали
какие-то тряпки и подушки, заменяя стекла; лестницы и крыльца были без
одной, а то и без двух и более ступеней, без балясок, перила валялись на
земле, одним словом, беспорядок страшный. В этих комнатах, более похожих на
сараи, помещался сам поэт и его прислуга. Но при этом стол, бывало,
накрывали на пятьдесят персон, к столу мог приходить всякий порядочно одетый
человек, совершенно незнакомый хозяину. Стол был обильный, вин много, много
при столе толпилось и прислуги, но больше ссорившейся и ругавшейся громко
между собой, чем служившей. Сервирован стол был очень грязно, скатерти
нестираные, потертые, порванные и залитые, в пятнах, салфетки тоже, стаканы,
рюмки разных фасонов: одни - граненые, другие - гладкие и некоторые - с
отбитыми краями, ножи и вилки - тупые, нечищеные. Понятное дело, Наталия
Николаевна все это переменила.

Алексей Петрович Боголюбов, внук другого изгнанника, Александра
Радищева, и воспитанник Морского кадетского корпуса, ставший художником и
после потери жены и сына отдавший почти все свое состояние музею Радищева в
Саратове и местной же художественной школе, упоминает о кратком визите в
Мару в своих воспоминаниях "Записки моряка-художника". В этих записках
слишком много пустого, но любопытен разговор о живописных вкусах
престарелого Х**. Бывший моряк посетил поэта накануне крымской кампании,
после долгого спора об искусстве прошлых столетий наконец Х** сказал:

"Я иногда представляю себе, что, если бы мне, положим, удалось оказать
какую-нибудь необычайную услугу государю, он бы тогда опять призвал бы меня
к себе и сказал: "Проси у меня чего хочешь, хоть полцарства". А я бы ему
ответил: "Ничего мне теперь не нужно, позвольте мне взять только одну