"Михаил Берг. Нестастная дуэль " - читать интересную книгу автора

всадник держал стакан воды - эта конница называлась "Нумидийским
эскадроном". Затем, дождавшись, когда жертва заснет, по особому сигналу
эскадрон трогался с места, в полной тишине окружал постель несчастного и,
внезапно сорвав с него одеяло, с криком лил воду. Можно представить себе
испуг и неприятное положение невольного страдальца, мокрого с головы до ног,
испуганного внезапным пробуждением и не имеющего под рукой белья для
перемены. О более неприличных проделках не хочется говорить.

После выхода из корпуса у Бурцева сложились добрые отношения с Х**,
мало того, первое время они даже жили на одной квартире, вместе постигая азы
светской жизни. То, что Х** был стихотворец, нимало не меняло его привычек,
которые, однако, были весьма своеобразны. Когда находила на него такая дрянь
(так он именовал вдохновение), он запирался в своей комнате и писал в
постели с утра до позднего вечера, одевался наскоро, чтоб пообедать в
ресторации, выезжал часа на три, возвратившись, опять ложился в постелю и
писал до петухов. Это продолжалось у него недели две, три, много месяц и
случалось единожды в год, чаще осенью. Х** уверял приятеля, что только тогда
он и знал истинное счастье. Остальное время он гулял, читая мало и не
сочиняя ничего, слыша поминутно вопрос: скоро ли вы нас подарите новым
произведением пера вашего? Долго бы дожидалась почтеннейшая публика подарков
от приятеля Бурцева, если б книгопродавцы не платили ему довольно щедро за
его стихи. Испытывая частенько нужду в деньгах, Х** печатал свои сочинения и
имел потом удовольствие читать о них разнообразные суждения - в своем
энергическом просторечии он называл это "подслушивать у кабака, что говорят
о нас холопья".

Происходя из дворянского рода, знатность которого он, впрочем, склонен
был переоценивать, Х** тщеславился этим с напускной небрежностью. Он так же
дорожил тремя строчками летописца, в коих упомянуто было об одном его
предке, как модный камер-юнкер тремя звездами двоюродного своего дяди.
Будучи беден, как и многие представители старого дворянства, он, подымая
нос, уверял, что лучше возьмет за себя княжну Рюриковой крови, именно одну
из княжон Елецких, коих братья и отцы, как известно, пашут сами и,
встречаясь друг с другом на своих бороздах, отряхивают сохи и говорят: "Бог
помочь, князь Антип Кузьмич, а сколько княжеское здоровье сегодня
напахало?" - "Спасибо, князь Ерема Авдеевич, с утра стараюсь".

Кроме маленькой слабости, которую, впрочем, легко было отнести к
желанию подражать лорду Байрону, продававшему также свои очень хорошие
стихотворения, Х** был un homme tout rond, человек совершенно круглый, как
говорят французы, homo quadratus, человек четвероугольный, по выражению
латинскому, а по-нашему - порядочный человек.

В то время, после корпуса, он не любил общества своих собратьев по
перу, кроме весьма, весьма немногих. У одних он находил слишком много
притязаний на колкость ума, у других на пылкость воображения, у третьих на
чувствительность, у четвертых на меланхолию, на разочарованность,
глубокомыслие, филантропию, мизантропию и проч. и проч. Иные казались ему
скучными по своей глупости, другие несносными по своему тону, третьи гадкими
по своей подлости, четвертые опасными по своему двойному ремеслу, - вообще