"Михаил Берг. Нестастная дуэль " - читать интересную книгу автора

вестовщики, как это обыкновенно бывает, видели в ней другое и на другое
намекали. Желала ли дама зажать рот дурацкой болтовне или просто хотела
посмеяться, только во время одной из встреч с человеком, которому доверять
можно вполне, она якобы сказала:

"Hier X** est rest #233; avec moi jusqu' #224; trois heures du matin,
il a #233;t #233; singuli #232;rement si bien qu'un instant j'eus la pens
#233;e de lui c #233;der"[2]. - "Mais porquoi donc cela, madame?[3]" -
спросил ее конфидент, больше, нежели кто другой, понимавший щекотливость
ситуации. "Mais je n'aurais pas #232;t #232; f #226;ch #233;e de voir ce
qu'il ferait[4]".

Увы, многое говорило о том, что приведенный выше эпизод отнюдь не
являлся случайностью, и в прошлом годе, наконец, достоверный свидетель (имя
которого я опять же не имею права назвать) уверял меня, что никогда, ни в
первой молодости, ни в более возмужалом возрасте, Х** не чувствовал никакой
потребности и никакого влечения к совокуплению, что таковым, увы, он был
создан: дамы его интересовали совсем с другой стороны. Должно согласиться,
что организация такого свойства в высшей степени феноменальна. Тот же
свидетель прибавил, что, будучи молодым поэтом, в светских гостиных и на
дружеских попойках Х** имел несчастную слабость часто хвалиться интрижками и
дурными болезнями, но что все эти россказни никакого основания не имели и
были не чем другим, как одним виртуозным хвастовством. Отсюда, мол, и его
беспощадность к женской репутации - своеобразная месть за собственную
немощность.

Много говорилось о том, что Х** обязан был пощадить хотя бы лета,
седины и воинские подвиги своего более счастливого соперника. Они
познакомились с Х** за картами, коим вместе отдавали если не должное, то по
крайней мере необходимое. Д. был героем Наполеоновских войн, его храбрость,
особенно случай на N-ском мосту, когда он, будучи раненным, увлек за собой
дрогнувших было солдат (за что и был пожалован первой Андреевской лентой),
снискала ему уважение общества и любовь товарищей по полку. Это уважение
было так велико, что без малейшего затруднения и без всякого нарекания с их
стороны он мог отказаться от дуэли, за какие-то пустяки предложенной ему
довольно знатным лицом, приводя причиною отказа правила религии и
человеколюбия, да и простое нежелание; все это суммировалось им в виде
следующего афоризма: "Si pendant trois ans de guerre je n'ai pas pu
#233;tablir ma r #233;putation d'homme comme il faut, un duel, certainement,
ne l' #233;tablira pas"[5].

Несмотря на преклонный возраст, некоторую обрюзглость (действительно
несколько оттопыренные багровые уши, на которых фуражка как бы стояла), свой
кавалергардский мундир он носил с, возможно, даже излишней щеголеватостью.
Их сблизили вист и фараон, а также то, что Д. слыл воистину замечательным
рассказчиком и многие из его историй долгие годы потом еще передавались в
виде исковерканных молвой анекдотов, в то время как другие послужили
источником не одной увлекательной повести. Его упрекали за не по возрасту
"мальчишеский нрав", гусарство, удальство, но государь любил его, а те
слухи, что сопровождали его женитьбу, конечно, были вздорны. Он не взял за