"Михаил Берг. Вечный жид " - читать интересную книгу автора

действительно была беззвучной, ничего не поделаешь: мальчик слышал партию
альта, корнет-а-пистона, видел блестящую на солнце медь валторны - но вся
сплетенная в косицу музыка была беззвучной: как блики, пляшущие на спине
воды, как ползущие по земле тени, которые отбрасывал разросшийся куст, как
солнце, что нещадно пекло в затылок с двумя макушками. Вот тогда-то мальчик
и сделал неловкое движение, возможно пытаясь подняться: рука сама потянулась
вперед, и ветка, на которую надавила ладонь, ушла под воду вместе с
продолговатым серебристым листиком и расположившимся на нем гобоистом. Одно
мгновение - и только пузырьки воздуха, выдутые из инструмента, появились на
поверхности. Попытался опереться на другую ветку: блеснула на солнце
крученая улитка валторны и монеткой на счастье зигзагом ушла на глубину. Еще
движение - и скрипач исчез со своим пюпитром, и по течению вместо скрипки
поплыло сухое тело стрекозы с прозрачными крыльями. Водоворот затянул
похожий на ружье фагот и гобой, поверхность речки наморщилась из-за
потянувшего с берега ветерка и тут же очистилась, так как ветерок, взявшийся
ниоткуда, потух. Только ветки качались, иногда касаясь воды, да капли
сверкали на гладкой коре, как пот на коже, когда протыкала их спица
солнечного света; только откуда-то из глубины, из-под толщи реки, накрывшей
своим телом илистое дно, только с этого илистого дна слышались аккорды
утонувшей беззвучной музыки; только мальчик, сжимавший в руках сломанный
пропеллер, слился с белым слепящим пятном. Ивушка, я, кажется, поняла, я
только сначала испугалась, а теперь поняла: ведь это все сон. Ивушка,
поэтому и оркестр расположился на продолговатых листиках серебристой ивы,
поэтому и музыка одновременно беззвучна и слышна, и мальчик, нарочно или
нечаянно утопив музыкантов, сам слился с солнечным пятном, ведь это сон,
Ивушка, ведь ты сам сказал. Нет, я должен огорчить тебя, нет, Лигейя
воображения моего, к сожалению, к прискорбию моему, ни в коем случае, ни-ни,
ни в коей мере, как-никак, мало-помалу, как ни жаль, но то, о чем я тебе
рассказал, поведал и сообщил, не было сном, хотя я и ввел тебя поначалу в
заблуждение, но я сам видел это однажды, и тут ничего не поделаешь, Ивушка.
Ивушка Плакучая, опять слышится голос твой, зачем надрываешь ты сердце мое,
как беспечные руки прямо на улице надрывают пакетик лотереи-спринт, разве
чужда тебе боль матери твоей, сестры твоей, жены твоей? Нет, мало-помалу
нет, Лигейя моя, не чужда мне боль сердца твоего, но что-то неможется мне
сегодня, но постой, почему в перечислении ты так странно употребила: матери
и сестры, разве ты Федра, а я тощий Ипполит, разве ты Клеопатра, а я пышка
Птолемей, вот не знал, вот забавно! А, я понял: то, что ты сказала, надо
понимать аллегорически, алгебраически, алебардически. Аллегорически - от
аллегории, алгебраически - от алгебры, алебардически - от алебарды. О,
алебарда, этот изысканный род оружия, с которым обычно стоят облаченные в
латы стражники по бокам узорной, отделанной чеканкой двери, ведущей в
царственные покои. Острая, как крик, блестящая, как бритва, узорная, как
орнамент, серебряная алебарда, ты мила мне именно тем, что не воинственна,
бескорыстна и бесполезна, как чистое искусство. Но алебарда, постой, при чем
здесь алебарда, что-то я не понимаю. Извини, пожалуйста, но я потерял нить,
ты не помнишь, к чему я упомянул алебарду? Да, да, Ивушка, конечно, я
напомню, но не кажется ли тебе, что ты немного, несколько, совсем чуть-чуть,
но устал, утомился, нуждаешься в отдыхе и освежающем сне? Знаешь что: давай
ты сейчас соснешь часок-другой, а я пока покараулю. Да, да, укройся как
следует простыночкой, подоткни ее под себя с бочков и покемарь, а я пока