"Исайя Берлин. Два понимания свободы " - читать интересную книгу автора

делает сравнительно свободной то, что данное теоретически всевластное
образование сдерживается обычаем или общественным мнением от всевластия.
Ясно, что важен здесь не формальный способ осуществления этих ограничений
юридических, моральных или конституционных, - а их практическая
эффективность. мозгу отдельного мыслителя, в велениях истории или науки или
в добром сердце простого неиспорченного человека таится окончательный
ответ. Эта древняя вера покоится на убеждении, что все позитивные ценности,
в которые верят люди, в конечном счете совместимы или даже вытекают одна из
другой. "Природа связывает между собой истину, счастье и добродетель
неразрывной цепью", - сказал один из лучших людей, когда-либо живших на
земле, и в таких же выражениях он писал о свободе, равенстве и правде59.
Верно ли это? Все знают, что и политическое равенство, и эффективная
организация, и социальная справедливость не совмещаются даже с малой долей
индивидуальной свободы, не говоря уж о неограниченном laissez-faire60; что
справедливость и щедрость, общественная и частная верность, требования
гения и притязания общества часто находятся в остром конфликте. Отсюда уже
недалеко до обобщения: не все хорошее совместимо, а уж идеалы человечества
меньше всего. Но где-то, скажут нам, и каким-то образом должно быть так,
чтобы все эти ценности уживались друг с другом, ибо, если это не так,
вселенная утрачивает лад и гармонию; если это не так, конфликт может быть
присущим человеческой жизни, неустранимым ее элементом. Допустив, что
исполнение каких-то наших идеалов может в принципе исключать исполнение
других, мы скажем, что полное человеческое совершенство - формальное
противоречие, метафизическая химера. Для всякого рационалистического мета-

59 Кондорсе, из чьего "Эскиза" взяты эти слова (loc. cit.: р. 136
above, note l), говорит, что задача социальной науки - в том, чтобы
показать, "какими связями природа соединяет прогресс просвещения с
прогрессом свободы, добродетели и уважения к естественным правам человека;
как эти идеалы, которые очень хороши, но так часто отделяются друг от
друга, что выглядят несовместимыми, должны стать нераздельными, когда
просвещение достигнет определенного уровня сразу у большого числа пародов".
И он продолжает: "Люди все еще сохраняют ошибки своего детства, своей
страны и своего века долго после того, как они признали все истины, нужные
для их искоренения" (Ibid. P. 9, 10). Ирония в том, что его веру в
возможность и необходимость соединения всего хорошего вполне можно отнести
к числу так хорошо описанных им ошибок. 60 попустительстве, разрешении
делать что угодно (фр.) физика, от Платона до поздних учеников Гегеля или
Маркса, такой отказ от представления о конечной гармонии, в которой решены
все загадки и устранены все противоречия, - проявление грубого эмпирицизма,
капитуляция перед грубым фактом, непереносимое банкротство разума перед
сиюминутной видимостью, неспособность объяснить и обосновать, привести все
в систему; и "разум" его с негодованием отвергает.
Но, если мы не вооружены априорной гарантией того, что где-то, может
быть - в идеальном царстве, о котором мы, но своей ограниченности, можем
только строить догадки, будет найдена полная гармония настоящих ценностей,
мы вынуждены опираться на обычные ресурсы эмпирического наблюдения и
обычное человеческое знание. Они же совершенно не подкрепляют предположение
(или даже просто не позволяют понять), что все хорошее, а значит, и все
плохое совместимо между собой. В мире, который предстает перед нами в