"Исайя Берлин. Два понимания свободы " - читать интересную книгу автора

семья, класс, где я - в
меньшинстве. Это дает мне
возможность в другой раз убедить
людей, чтобы они сделали для меня
то, что мне, по моим
представлениям, полагается. Но,
лишаясь свободы по воле семьи,
друзей или сограждан, я все равно
ее лишаюсь. Гоббс, во всяком
случае, был откровеннее - он не
делал вид, что бывают суверены,
которые не порабощают. Да, он
оправдывал это рабство, но, по
крайней мере, не называл его
бесстыдно свободой.

55 Op. cit. (р. 198 above, note 1). P. 170. 56 Ibid. P. 274. 57 Loc.
cit. (p. 219 above, note 4); cf. Constant. Ibid. P. 272.
В течение всего XIX в. либеральные мыслители доказывали: если свобода
подразумевает, что кто-то вправе вынудить меня к тому, чего я даже
предположительно не желаю делать, каков бы ни был идеал, во имя которого
меня принуждают, я не свободен; другими словами - учение об абсолютной
суверенности само по себе тираническое учение. Если я хочу сохранить свою
свободу, недостаточно сказать, что ее нельзя нарушить, пока тот или иной
носитель власти - абсолютный властитель, народное собрание, король с
парламентом, судьи, какая-то комбинация этих властей или сами законы (ибо и
законы могут быть репрессивными) не утвердит такого нарушения. Я должен
учредить общество, где границы свободы не дозволено пересечь никому.
Правила, определяющие эти границы, можно называть и обосновывать по-разному.
Они могут именоваться естественными правами, словом Бога, законом природы,
требованиями пользы или "постоянных интересов человека". Я могу верить, что
они априорно верны, и говорить, что сам стремлюсь к ним или к ним стремится
мое общество или моя культура. Общее в этих правилах или заповедях то, что
они приняты очень широко и очень глубоко коренятся в действительной природе
людей, какими те сформировались на протяжении истории, а потому к нынешнему
времени стали существенной частью нормального человека, как мы его понимаем.
Искренняя вера в нерушимость какого-то минимального объема индивидуальной
свободы влечет за собой такую абсолютную позицию. Ясно, что свобода немного
получит от правления большинства; демократия как таковая логически ей ничем
не обязана, а исторически редко умела ее защитить, хотя и оставалась верной
своим собственным принципам. Немногим правительствам, как показывают
наблюдения, было так уж трудно побудить своих подданных выразить именно
такую волю, какая этим правительствам нужна. Триумф деспотизма наступает
тогда, когда рабы говорят, что они свободны. Тут не всегда нужна сила; рабы
могут совершенно искренне называть себя свободными, и тем не менее они
остаются рабами. Возможно, для либералов политические права участия в
управлении ценны прежде всего тем, что они могут защитить конечную, с их
точки зрения, ценность, а именно - индивидуальную, "негативную" свободу.
Но если демократии, не переставая быть демократиями, могут подавлять
свободу, по крайней мере ту, которую имеют в виду либералы, употребляя это