"Исайя Берлин. Два понимания свободы " - читать интересную книгу автора

порабощению и уничтожению огромного числа людей. Тем не менее
революционеры обычно испытывали необходимость доказывать, что они -
партия свободы или "настоящей" свободы, претендуя на универсальность
своего идеала и утверждая, что к нему стремятся "подлинные Я" даже тех,
кто им сопротивляется, поскольку люди эти сбились с пути или ошиблись в
определении цели по нравственной или духовной слепоте. Все это имеет
мало общего с миллевским пониманием свободы, ограничиваемой только
опасностью причинить вред другим. Возможно, именно непризнание этого
психологического и политического факта (которое прячется за явной
противоречивостью термина "свобода") мешает некоторым современным
либералам увидеть мир, в котором они живут. Их призывы четки, их дело
справедливо, но они не учитывают разнообразия основных человеческих
потребностей и той изобретательности, с которой люди в своих собственных
интересах способны доказывать, что дорога к одному идеалу ведет к
противоположному.

VII

Свобода и суверенность
Французская революция, подобно всем великим революциям, была, по
крайней мере в своей якобинской форме, именно таким извержением тяги к
"позитивной" свободе коллективного самостояния, которую испытывало
множество французов, чувствовавших себя освобожденными как нация, хотя
весьма многие из них лишились почти всех личных свобод. Руссо ликующе
писал, что законы свободы могут оказаться более строгими, чем тирания.
Тирания служит тем, кто господствует над людьми. Закон не может быть
тираном. Руссо подразумевает под свободой не "негативную" свободу
индивидуума от вмешательства в определенной и ограниченной сфере, но то,
что все, а не некоторые, полностью дееспособные члены общества наделены
какой-то долей общественной власти, которой дано право вмешиваться во все
стороны повседневной жизни гражданина. Либералы первой половины XIX в.
верно предвидели, что такая "позитивная" свобода легко может разрушить
слишком много священных для них "негативных" свобод. Они указывали, что
суверенность народа легко может стать губительной для индивидуумов. Милль
объяснял терпеливо и неоспоримо, что народное право не всегда означает в
этом смысле свободу для всех. Ведь те, кто управляет, - не всегда тот же
"народ", которым управляют; демократическое же самоуправление не значит,
что управляет каждый и сам по себе, а в лучшем случае - то, что "каждый
управляет всеми остальными"53. Милль и его последователи писали о "тирании
большинства", о тирании "господствующих мнений и чувств"54 и не видели
большой разницы между ней и другими видами тирании, так как все они
вторгаются в деятельность человека, за священные рубежи частной жизни.

Конфликт между двумя типами свободы лучше всего разглядел и выразил
Бенжамен Констан. Он писал, что когда успешное восстание передает
неограниченную власть, обычно называемую суверенитетом, из одних рук в
другие, не увеличивается свобода, а перемещается бремя рабства; и резонно
спрашивал, какое дело человеку до того, кто его сокрушил - народное
правительство, монарх или даже свод репрессивных законов? Он видел, что для
стремящихся к "негативной" личной свободе главный вопрос не в том, в чьих